Вслед за ними шли те, кого действительно волновала тайна Самой Долгой Ночи, те, кто помнил о Линдене, первом Белом Кроте, который облагодетельствовал все кротовье племя. Эти шли по одному или по двое и старались не производить лишнего шума, будучи преисполненными мистического трепета и ужаса.
К этому времени Брекен был уже вне себя от раздражения, ибо мир его туннелей (вернее, то, что он таковым считал) оказался попранным внешней суетой и суматохой. Он уже не мог усидеть на месте и потому решил подобраться поближе к Камню и проследить за происходящим со стороны. Он чувствовал себя одинаково далеким как от кротов, участвовавших в этой ночной церемонии, так и от Камня, словно сам был каким-то иным существом и находился этой морозной декабрьской ночью не на вершине холма, но в недостижимом другими кротами далеке. Ночь выдалась ясной; месяц, появившийся на востоке, освещал поляну Камня, черный силуэт которого высился в ее центре. Он был окружен фигурками кротов. Тень от Камня падала на то место, где находился сейчас Брекен, она постепенно отползала в сторону и укорачивалась по мере того, как месяц поднимался все выше и отклонялся все дальше и дальше к северу.
Одни кроты приходили, другие уходили, они шутили и посмеивались, но оставались на краю поляны, не отваживаясь приблизиться к самому Камню.
До Брекена долетали обрывки их разговоров:
— Как, и ты здесь?
— О, я с самого июля с тобой не виделся... Ну и славное тогда было времечко...
— Ох, что-то здесь прохладненько...
— Да, зима обещает быть холодной, вы уж мне поверьте.
Каждая фраза и каждое слово, долетавшие до Брекена, больно ранили его сердце — ведь он был страшно одинок, на этой земле у него не существовало ни единого друга. Он было подумал о новом визите к Ру, но тут же понял, что в Самую Долгую Ночь его сердце жаждет чего-то совершенно иного — чего, он не знал и сам. Он нервно почесался, зло посмотрел на месяц, встававший из-за деревьев, и вновь перевел взгляд на кротов, находившихся между Камнем и лесом. Посторонние разговоры закончились: одни кроты сидели, недвижно припав к земле, другие, подняв к небу рыльца, благоговейно взирали на Камень. Кто-то неслышно возносил молитвы, истсайдцы же так и вовсе пели их нараспев (их обычаи были очень близки древним традициям) на диалекте, неведомом Брекену.
Другие кроты обращались к Камню с бесхитростными молитвами, достаточно громкими и внятными для того, чтобы их мог расслышать и Брекен:
— Камень, спасибо тебе за радости, которые ты подарил нам, и за силу, которой ты благословил меня... Не оставляй своей заботой Данктон, и да узрит он твой свет... Безмолвствует мое сердце, о Камень, одари его своей благодатью...
Вновь и вновь он слышал голоса кротов, самцов и самок, шептавшие слова последней, самой короткой молитвы, слышанной им некогда от Халвера:
— Даруй нам безмолвие...
Порой эту молитву произносили хором сразу несколько кротов, и это придавало ей особую силу, отчего сердце Брекена начинало сладко ныть, соприкоснувшись с великим и непонятным ему таинством Самой Долгой Ночи.
С каждым часом в лесу делалось все холоднее. Тень Камня, которая стала еще короче, указывала теперь в направлении нижних лесистых склонов. Неожиданные для Брекена долготерпение кротов и их простодушная вера тронули его и странным образом приблизили к Камню. Брекену вдруг захотелось выбежать в центр поляны и попросить стариков рассказать ему о Камне — он просто жаждал обладать этим знанием. Но отважиться на подобное безрассудство Брекен, конечно же, не мог. Время от времени им овладевало и другое желание — присоединиться к общим молитвам, однако он не знал их слов...
Число кротов, находившихся на поляне, уменьшалось с каждой минутой — вскоре осталось всего несколько стариков, по-видимому, церемония Зимнего Хода к Камню подошла к завершению. Вскоре смолкли веселые песни и хохот, долетавшие снизу, к этому моменту поляну покинули и последние участники церемонии. Брекен вновь остался на вершине совершенно один.
Им овладело отчаяние. К свету знания нельзя прийти в одиночку — привести к нему мог бы лишь опытный, искушенный наставник. Как ему не хватало сейчас Халвера! «Конечно, он провел бы эту Самую Долгую Ночь со мною...» — думал Брекен, заливаясь горючими слезами. Ему было жалко себя, и он испытывал чувство невосполнимой потери. Брекен так и сидел в своем укрытии, находившемся неподалеку от поляны. Воцарилась полная тишина, он отчетливо слышал собственное дыхание.