«Вот тебе и Самая Долгая Ночь, — думал Меккинс, поражаясь той легкости, с которой Камень отверз кротам душевные очи.— Самая Долгая Ночь...» Он неожиданно для самого себя запел какую-то песенку и направился к противоположной, освещенной лунным светом стороне Камня.
Ребекка и Брекен так и сидели у основания Камня — Ребекка нежно тыкалась в Брекена мордочкой, а он ласково гладил ее лапой.
— Пришла Самая Долгая Ночь, — прошептал Брекен.
— Да! — отозвалась она.— Знаю... Меккинс, а ты знаешь, что эта за ночь?
В ответ Меккинс запел песенку жителей Болотного Края, и Ребекка отозвалась на нее радостным смехом, в котором слышались прежние вольные нотки. Смех этот сулил надежду, но теперь он был глубже и тише, чем прежде. Внезапно замолчав, она вновь посмотрела на Брекена. Тот же буквально не сводил с нее глаз. «Она все понимает!» — думал он. «Он все знает...» — думала она.
— Ну а где же черви? — прервал сам себя Меккинс. — Где праздник? Не знаю, как ты, Ребекка, но я шел сюда не для того, чтобы распевать на голодный желудок. Мне обязательно нужно подкрепиться.
Брекен задумался, где ему раздобыть лучших червей и как все они поместятся в его маленькой норке. Ему хотелось принять гостей получше и даже попеть с ними. Ребекка то смеялась, то танцевала.
Да... Во всем Данктонском Лесу не было более веселых и счастливых кротов, чем эта троица, они же и сами не понимали, что их так развеселило и обрадовало. Конечно же, подобное случается только Самой Долгой Ночью. В это время крот может понять, что кроме его забот и печалей на свете существуют и другие, куда более важные вещи, рядом с которыми все кротовьи страдания кажутся сущей безделицей. В том-то и состоит таинство этой замечательной ночи. Пританцовывая и напевая на ходу, Брекен повел кротов к своему жилищу.
— Да, вот это был пир так пир! — сияя от удовольствия, произнес Меккинс поздно ночью, положив лапы на живот. Вскоре глаза его сами собой закрылись, голова упала на лапы, а пасть слегка приоткрылась — он заснул мирным, спокойным сном.
С тем же успехом он мог бы сказать:
— Замечательный праздник!
Ведь Древняя Система вот уже много поколений не слышала таких историй, песен, шуток, речей (их автором был Меккинс), не знала такого смеха и улыбок (в этом особенно отличился Брекен), не ведала таких восторгов (они владели главным образом Ребеккой). Едва ступив под своды меловых туннелей, Меккинс и Ребекка ахнули от удивления, ибо они сразу ощутили особую близость к Камню и к славному кротовьему прошлому; Брекена же радовало то, что его туннели наполнились звуками, услаждавшими его сердце.
Кроты забрасывали друг друга бесконечными вопросами и с замиранием сердца выслушивали чужие истории: пока Брекен рассказывал о том, как он попал в Грот Темных Созвучий, Ребекка сидела затаив дыхание; Брекена донельзя рассмешили истории о Кроте Камня, которые были известны всем обитателям системы. Меккинса же больше всего радовало то, что он вновь видел перед собой прежнюю Ребекку — если и не такую беззаботную, как раньше, то, во всяком случае, веселую. Его мучило лишь одно сомнение — вдруг этой чудесной метаморфозой они обязаны только Самой Долгой Ночи? Что, если утром эти чары ослабнут? «Боязнь будущего не должна отравлять кроту настоящего», — подумал он за миг до того, как погрузиться в сон.
Брекен и Ребекка расположились по разные стороны норы. Положив мордочки на лапы, и он и она предавались сладостным раздумьям. Смеющийся Меккинс, весна, пережитые опасности, Роза, Рун, Ру, эхо в туннелях... Глаза Келью, Комфри, Кеан, ах, Кеан, Камень... Как много всего произошло...
— Брекен?
— Ммм?
Как хорошо звучал ее голос в его туннелях. Ему хотелось, чтобы она еще раз назвала его по имени.
— Брекен? Ты веришь в Камень?
Он удивился такому вопросу и задумался над ответом, представив себе темную громаду Камня. Он мог бы ответить: «Не знаю», ничуть не покривив при этом душой, но, с другой стороны, понимал, что Камень совсем не так прост, как могло показаться вначале. Помимо прочего существовали такие вещи, о которых он им не говорил. Он закончил описание Древней Системы рассказом о круговом туннеле с семью ходами, ведущими к центру, решив, что говорить о последнем этапе его путешествия пока не стоит, и перевел разговор на другую тему.
— Не знаю...— сказал он наконец.— А ты?
Она хотела сказать или даже выкрикнуть «Нет!», потому что не верила, не могла верить в Камень, который позволил погибнуть ее детям, позволил страшным когтям растерзать их. Камня не существовало, как не существовало и всего остального... Но тут она вспомнила о Комфри и спохватилась — нет, что-то все-таки существовало... Она успела поговорить с Брекеном о совсем немногом, мир же был куда как шире и глубже.