Вне всяких сомнений, позаботилась о своем гнезде и мать Мандрейка, тем не менее по какой-то неведомой нам причине к началу родов она оказалась на поверхности. В этот самый момент погода резко изменилась, с вершин Сноудона, Глайдерса и Книхта на склоны Шибода низринулся свирепый буран. Возможно, столь внезапная перемена погоды расстроила естественные ритмы кротихи, что привело к преждевременным родам.
Как бы то ни было, в тот момент, когда поднялся буран, она бродила по поверхности. Естественно, она попыталась вернуться в свою нору. Ей нужно было покинуть скованные льдом каменистые плато Шибода и оказаться в безопасности и тепле норы до начала родов.
Мы полагаем, что в тот момент она находилась на противоположном склоне, — для того чтобы подойти ко входу в туннель, ведущий в систему, ей нужно было преодолеть небольшой подъем. Вне всяких сомнений, она могла отыскать какую-то нору и там, но самки, ожидающие потомства, в таких случаях предпочитают собственную нору всем норам на свете.
О том, что происходило потом, мы можем только догадываться. Окончательно выбившись из сил и промерзнув до мозга костей, кротиха укрылась от ветра и колючего снега за какой-то скалой или камнем, где и разрешилась от бремени. Как жутко и как одиноко было ей на склоне Шибода — снеговые тучи затмили солнце, ярившийся ветер колол ее холодными иглами снега, грозя унести только что родившихся крошек. Конечно же, мы не знаем, сколько их у нее было, — скорее всего, четверо или пятеро. Маленькие только что родившиеся слепыши пытались спастись от леденящих порывов ветра, прижимаясь к своей матери. Вероятно, она пробовала рыть снег, но свирепый ветер сводил все ее попытки на нет.
В этом ледяном хаосе и буйстве и родился Мандрейк. С самого момента рождения ему пришлось биться за жизнь, бороться с собственными братьями и сестрами за теплое место возле сосцов матери. Само собой разумеется, она защищала детенышей от ветра, прикрывая их своим телом. В течение нескольких дней она сражалась со стужей и ветром, ни на миг не спуская глаз со своих детенышей, в которых в любое мгновение могли впиться ледяные зубы бурана. Буря продолжалась около восьми дней — самых трудных и опасных дней в жизни любого крота. Голый, слепой, беззащитный Мандрейк все-таки сумел пробиться к вожделенным сосцам, растолкав слабыми лапками своих братьев.
В какой-то момент его мать поняла — если она не найдет себе пропитания, у нее кончится молоко. Отлучаться же от детенышей она не могла — это означало бы для них верную смерть.
Трудно даже вообразить, чего ей стоила эта жертва, — она поедала детеныша за детенышем в надежде, что хотя бы одному из них удастся выжить. Всем кротам известно — в крайних случаях кротиха-мать может умертвить и сожрать собственное потомство.
Возможно, самый слабый кротенок умер от недостатка молока и холода, и кротиха решила воспользоваться этим для того, чтобы поддержать себя и прочих своих детенышей. Потомство ее таяло на глазах — кротята погибали от ледяного дыхания самого страшного за всю историю Шибода бурана. Ей не оставалось ничего иного, как пожирать их тельца, облепленные снегом и льдом. Один за другим закрывались ее сосцы, одного детеныша за другим поедала несчастная мать.
И вот, в живых остался последний ее сын — Мандрейк, отчаянно пытавшийся найти среди холодных сосцов тот, что смог бы напитать его молоком. Глаза его к этому времени уже открылись, но видел он только темную шкуру матери, розовые сосцы и серую буранную мглу, окружавшую их со всех сторон. С самого начала мир его был миром крайностей. Ему не дано было познать младенческой безмятежности, он не знал, что такое тепло матери... С самого рождения ему пришлось бороться за свою жизнь.
Думала ли его мать о том, что она должна пожертвовать и им ради собственного выживания? Студеный ветер наконец овладел и ее жизнью, обратил ее в ничто. Скорее всего, последним образом этой жизни, унесенным ею на тот свет, был образ маленького Мандрейка, тычущегося своей мордочкой в ее холодные сосцы.