Сара слышала все. Она вылизала своих детенышей и удовлетворенно вздохнула.
— Ребекка...— прошептала она,— Ребекка... Однажды в этой норе Мандрейк прошептал с тою же нежностью и ее имя:
— Сара...
Вначале Ребекка оказывала на Мандрейка странное завораживающее действие — он мог подолгу тайком следить за ней из туннеля, в то время как Сара кормила своих детенышей. Порой Сара видела его тень, метнувшуюся в туннель, — он не хотел, чтобы Сара знала, что он приходит смотреть на дочку.
Шли дни, проходили месяцы, но никому — в том числе и самому Мандрейку — и в голову не приходило, что он любит Ребекку со страстью той же сильной, как ветер с пустоши. Казалось, он пытается приучить дочь к порядку, превратить ее в своего послушного раба, — во всяком случае, он вел себя с нею подчеркнуто строго. Вначале это удавалось ему без труда — маленькая кротиха испуганно попискивала и пятилась назад при одном только звуке его голоса. Бедняжка пыталась убежать от отца и найти прибежище под боком у матери.
Обычно Сара вставала на ее защиту:
— Она ведь совсем еще ребенок! На ее слова Мандрейк не обращал никакого внимания.
— Как я скажу, так и будет, — ревел он в ответ, мрачно глядя на съежившуюся от страха Ребекку. Надо заметить, что он никогда не пытался силой увести ее от Сары и никогда (мы говорим о детстве Ребекки) не шлепал ее.
Такое воспитание возымело действие — в течение длительного времени Ребекка слушалась Мандрейка во всем. Она боялась его вне зависимости от того, был ли он где-то рядом или же уходил с Руном и другими своими подручными в другие районы системы.
Ребекка быстро росла, к концу осени своими размерами она уже не сильно отличалась от взрослых. Конечно, она была не такой большой, как кроты, рожденные прошлой весною, но и не такой маленькой, чтобы не суметь постоять за себя в драке (впрочем, молодые кроты дерутся главным образом забавы ради, серьезные драки у них — большая редкость). Настоящие драки происходят в брачный период, а также в тех случаях, когда один крот пытается завладеть территорией другого. Ребекка оставалась в родной норе дольше, чем прочие молодые кроты, которые воспользовались хорошей теплой погодой для того, чтобы, покинув своих матерей, обзавестись собственной норой. Ребекка оставалась дома, возле Сары и Мандрейка, — невинная, непосредственная и вместе с тем запуганная и подавленная сверхсуровым воспитанием отца.
В январе и в начале февраля, когда лес выглядит особенно пустым, Ребекке стало совсем тоскливо. Что бы она ни делала, отец оставался недовольным ею. Именно тогда и произошел тот случай, о котором она в течение многих лет никому не говорила, случай, оказавший серьезнейшее влияние на отношения Ребекки и Мандрейка.
В середине февраля неожиданно похолодало, прожилки и черенки опавших листьев украсились инеем. Все кроты спрятались в своих теплых норах, а Ребекка вылезла на поверхность и принялась бродить, зачарованно разглядывая убранный инеем лес. С серого неба стали падать маленькие невесомые снежинки, они парили меж голыми черными ветвями и бесшумно опускались на землю. Некоторые снежинки падали ей на лапки и тут же таяли, согретые теплом ее тела. Вид парящих белых снежинок привел Ребекку в такой восторг, что она начала танцевать, одна-одинешенька в прекрасном белом лесу...
— Что, девочка, тебе нравится снег? Нашла себе новую забаву?
Откуда ни возьмись возле нее появился Мандрейк. Он был зол, как никогда. Видимо, она опять сделала что-то не так, но в чем она могла перед ним провиниться? Мандрейк направился в ее сторону, его тяжелые лапы уничтожали хрупкое морозное чудо, которым она только что любовалась.
— По-твоему, красиво? — Он говорил необычно громко, так громко, что Ребекке тут же захотелось куда-нибудь спрятаться. — Думаешь, этот снег выпал именно для того, чтобы порадовать тебя? Ладно, пойдем-ка со мной...
Ей хотелось убежать от него, скрыться от его гнева и крика. Ей хотелось к Саре. Но под этим тяжелым злобным взглядом она не могла ослушаться Мандрейка, он же принуждал ее идти в сторону пастбищ. Идти туда Ребекка не испытывала никакого желания.