При этом кротиха пощекотала его своей лапкой.
Брекен не имел ни малейшего понятия о том, на что она намекает, но страшно хотел об этом узнать.
— Вы хотите сказать...— начал было он, но тут же осекся.
— Вот-вот. Именно об этом я и говорю. Все знают — она из осеннего выводка, и это значит, что она не сегодня завтра покинет родную нору. Если Сара, эта его, с позволения сказать, супруга, принесет летом новое потомство, вряд ли это кого-то удивит. Сара же наверняка не захочет, чтобы Ребекка торчала в той же норе, верно?
Так, часть за частью, кусок за куском, Брекен выстраивал цельную картину системы и составлял мнение о главнейших ее деятелях. Он узнал, что Рун «коварен, словно горностай», что Биндль «впал в хандру и засел где-то в своем Истсайде», он с интересом слушал рассказы о Догвуде и Меккинсе. Случайные знакомые, с которыми во время этих странствий его сводила судьба, поведали ему и о Халвере, и о том, что совы наиболее опасны не где-нибудь, но именно на опушке леса, и о том, сколь грозны луговые кроты.
Он нередко слышал и рассказы о Ребекке, причем в роли рассказчиков в этом случае обычно выступали самцы, потешавшиеся над кротихой, попадавшей в самые невероятные переделки, за что грозный Мандрейк буквально спускал с нее шкуру, что, впрочем, не прибавляло ей послушания.
Судя по рассказам, она была своенравна, крупна, словно самец, упряма и смешлива. Она относилась к числу осенних кротов (они, как известно, отличаются особенными жестокостью и агрессивностью); любила танцевать на поверхности Бэрроу-Вэйла; воспринималась братьями как проклятие всей их жизни; едва ли не каждодневно подвергалась нещадным наказаниям со стороны Мандрейка.
Конечно же, образ Ребекки не мог не привлечь внимания Брекена. Будь он пообщительнее и будь Ребекка дочерью любого другого крота, он обязательно отправился бы на ее поиски. Да, он мог проникнуть практически в любой туннель и едва ли не в любую нору системы, но какой ценой — ведь он никогда не общался с кротами как равный... И все же в течение какого-то времени он пытался разыскивать Ребекку в коммунальных туннелях, мало того, он даже выбирался на поверхность Бэрроу-Вэйла, надеясь увидеть там танцующую кротиху, но поиски эти оказались тщетными, и он отказался от своей затеи.
Вскоре он увлекся совершенно иными вещами. Истории Эспен, в которых рассказывалось о Древней Системе, которая, насколько мог понять Брекен, давно не посещалась кротами, покорили его воображение. Его поражало и то благоговение, с которым кроты говорили о каком-то таинственном «Камне», который, как Брекен понял, существовал отдельно от Камня Данктона и управлял жизнями всех кротов системы. Может быть, речь шла о каком-то невидимом Камне?
— Где он? — спрашивал Брекен. — На что он похож?
Но ни один крот не мог ответить. Брекен знал, что ему следует самому отправиться в Древнюю Систему, но боялся сопряженных с этим путешествием тягот и опасностей и потому уповал на то, что встретит когда-нибудь крота, которому доводилось там бывать.
Так, неослабевающий интерес и то обстоятельство, что он к этому времени уже успел исходить вдоль и поперек Вестсайд и Бэрроу-Вэйл, и направили его на склоны Данктонского Холма.
Глава шестая
На склонах обитало гораздо меньше кротов, чем в низине. После того как Брекен совершил несколько вылазок, поднимаясь каждый раз все выше и выше, он понял, что прежние навыки здесь не годятся. Привычные дубы, вязы и густой безопасный подлесок сменялись открытым и голым буковым лесом, земля в котором была сплошь покрыта сухой листвой, производившей при каждом его движении немыслимый шум, который выдавал его с головой. Норы и туннели этого приграничного края вызывали у Брекена ощущение странной неприютности, которое первое время сильно угнетало его. Туннель следовал за туннелем, и все они были пусты и пыльны или же заселены ласками и полевками — эти существа предпочитали селиться возле самого входа в туннель и редко спускались вниз. Порой он натыкался на системы, которые казались покинутыми своими обитателями совсем недавно: здесь и там виднелись сухие объедки червей, входы были свободны от травы, явственно слышался запах, которым обитатели нор метили свои владения. Самих же кротов Брекен встречал редко.
Кое-где он натыкался на обширные необитаемые пространства, на которых кроты даже не пытались рыть норы, что, естественно, немало озадачивало Брекена. Когда он оказывался в таких местах, ему начинало казаться, что он уже никогда не встретится с кротами. Чувство это было столь тягостным, что он принимался говорить вслух с самим собой, чтобы хоть немного развеять уныние и тоску, овладевавшие его сердцем.