Он пришел в Данктон в брачную пору, за один годичный цикл до созревания Ребекки и рождения Брекена. Он бродил по системе, убивая самцов и овладевая их самками. Он не щадил и тех, кто отказывался драться или пытался убежать. Мандрейк не дрался — он просто убивал. Брачный сезон оказался на редкость кровавым. Но вот подошло к концу и это время, пришли теплые майские дни. Мандрейк вновь принялся бродить по системе — то он шел в Вестсайд, то к Болотному краю… За все это время он не проронил ни слова, появляясь то здесь, то там безмолвным ужасным проклятием. Многие норы оказывались пустыми, но они еще хранили тепло бежавших от него самцов. Он видел лишь самок и их потомство, которые, стоило ему лишь показаться, буквально каменели от испуга. Он смотрел на них черными, как ночь, глазами, и шел дальше. Детей и самок он не трогал.
После того как в одной из брачных драк Мандрейк убил старейшину, он занял его место, — естественно, против этого никто не возражал.
Во время первого собрания нового совета он молча наблюдал за старейшинами, которые, то и дело поглядывая в его сторону, торопились поскорее закончить собрание. Лишь два крота выказали отличные от страха чувства: Халвер, формально поприветствовавший Мандрейка, явно старался придать собранию неспешность и благообразность, в то время как Рун, моментально сориентировавшись в новой ситуации, то и дело пытался заискивать перед новым старейшиной: «Как было бы замечательно, если бы наш глубокоуважаемый… новый старейшина выразил свое отношение к этому вопросу. Я полагаю, мы согласились бы с ним…» Впрочем, на это Мандрейк никак не реагировал.
В мае он посетил второе собрание, проходившее подобным же образом, и вновь не промолвил на нем ни слова. На третьем, июньском, собрании обсуждался план проведения Летнего Хода к Камню. Тогда-то Мандрейк и заговорил.
Старейшины помоложе открыто выражали свое сомнение в необходимости проведения Летних Ходов, особенно усердствовал Буррхед, говоривший о том, что обилие сов на вершине холма, очевидное сокращение количества червей и ряд происшедших в системе изменений (все понимали, что речь идет о множестве смертей, которыми сопровождалось появление Мандрейка) делают это мероприятие более чем неуместным. Рун согласился с этим мнением, добавив, что сей диковинный ритуал — всего лишь дань прошлому, когда «цели были существенно иными и эта впечатляющая демонстрация единства требовалась для укрепления системы».
— Мы уже прошли эту фазу, и многие из нас, — Рун обвел взглядом присутствующих и выразительно посмотрел на Халвера, — уже не принимают идею заклинания и прочую чушь, из которой состоит этот ваш летний ритуал.
Этого старый Халвер выдержать уже не мог. Сердце его исполнилось гнева и ужаса перед таким кощунством.
— Я здесь самый старый, — начал он и сразу почувствовал, что делать на этом акцент не стоило. — И я должен заявить вам — наши предки потеряли бы дар речи, если бы кто-то сказал им, что Летний Ход, самый радостный праздник системы, — всего лишь сентиментальная традиция. Летний Ход — часть нашей системы. Этим праздником мы словно говорим — сами по себе мы ничто. — Так же как и Рун, он обвел присутствующих выразительным взглядом, не сделав исключения и для Мандрейка, сидевшего в дальнем конце норы. — Мы верим, что в Камне присутствует нечто такое, рядом с чем мы ничего, и без чего — я обращаюсь ко всем присутствующим — мы действительно ничто, сколь бы сильными мы себя при этом ни считали.
Последние его слова зловеще повисли в воздухе. Теперь все ждали одного — как отреагирует на них Мандрейк. Тот, однако, даже не шелохнулся. Халвер вышел на середину норы. На фоне черных лоснящихся шкур старейшин его сморщенный хоботок и старая седая шерстка выглядели особенно жалко.
С нашей системой что-то произошло, — сказал он тихо. — И совладать с этим труднее, чем с совами, отсутствием червей или бандой луговых кротов. Если бы только я мог донести до вас, какими отважными и искренними были кроты Данктон! Воины, а не драчуны, кроты, исполненные веры, но никак не сомнений. Такими же они могли бы быть и сейчас, и были бы, если бы мы, старейшины, повели их в нужном направлении.
Он остановился, чтобы перевести дух. как и следовало ожидать, слушал его один Биндль, но и он, при всей своей любви к старому кроту, не мог понять его речей.
Халвер печально понурил голову, касаясь хоботком земли. Им стало овладевать отчаяние — у него не было ни сил, ни слов для того, чтобы поделиться с ними своим знанием. Он хотел передать им чувства, владевшие его сердцем, а потом обратиться к ним с таким вопросом: «Теперь вы понимаете, о чем я? Теперь вы видите, что нам следует делать?»