– В меня больше не поместится. – С этими словами мисс Уэлкс, улыбаясь, выскользнула из-за стола.
– Понюхайте! – вскричала одна из дамочек, проведя откупоренным флаконом под мужскими носами.
– Ах! – восхитились все разом.
Дуглас пулей вылетел из дверей; створки еще не успели сомкнуться у него за спиной, а он уже – в шестьдесят восемь прыжков, босиком – пересек прохладную зеленую лужайку. В кармане позвякивала мелочь – остаток от суммы, скопленной на праздничные хлопушки, причем остаток весьма приличный. Босые ступни зашлепали по нагретому солнцем асфальту, перебежали через дорогу и остановились перед витриной лавки миссис Зингер, где красовались разложенные красными кругами чертики, торпеды в опилках, десятидюймовые петарды – такие кому хочешь голову снесут и на дерево закинут вместо футбольного мяча, а рядом девятидюймовые – эти могут консервную банку зафитилить аж на солнце, и огненные шары – большая редкость, красотища, прямо как усталые бабочки, красные, белые, синие, сложившие шелковистые крылышки, но готовые вспорхнуть, напитаться теплым воздухом и улететь в летнюю ночь, прямо к звездам. Да, много там было ценных вещей, так бы и рассовал их по карманам, но почему-то, стоя у витрины и пересчитывая монеты – десять, двадцать, сорок центов, доллар семьдесят, – бережно хранимые, заработанные стрижкой газонов и кустарников, он оглянулся на бабушкин дом и нашел глазами самое верхнее окошко под маленьким зеленым куполом, затворенное даже в жару и вечно полуприкрытое шторами. Окошко мисс Уэлкс.
Через полчаса на улицу начнут дружно, как летний ливень, высыпать мальчишки; голые пятки дождевыми каплями застучат по тротуарам, а руки будут сжимать всякую пиротехнику, хотя обожженные большие пальцы, пропахшие серой и гарью, и без того замотаны маленькими тюрбанчиками пластыря; его тоже закружит горящая карусель, когда ребята станут размахивать бенгальскими огнями, чтобы расцветить летнюю духоту искристой вязью своих имен и судеб, оставляющей после себя огромные белые знаки – их светящийся след можно разглядеть из окна хоть в три часа ночи, когда не спится после такого дня и такого вечера. Через полчаса он станет толстым обладателем сокровищ: в нагрудные карманы перекочуют торпеды, а с денежками придется расстаться. Но это – потом. А пока он крутил головой, переводя взгляд от верхнего окна в бабушкином доме к магазинной витрине, которая ломилась от взрывчатых чудес.
Не счесть, сколько раз зимними вечерами входил он в каменное здание городской библиотеки и видел там мисс Уэлкс: у локтя – штемпельная подушечка, в руке – лиловый каучуковый штемпель, а за спиной – необъятные книжные стеллажи.
– Добрый вечер, Дуглас.
– Здрасьте, мисс Уэлкс.
– Помочь тебе найти новых друзей?
– Да, мэм.
– Знаю одного человека по фамилии Лонгфелло, – говорила она. – Знаю человека по фамилии Уиттиер.
Вот, пожалуй, и весь разговор. Интереснее всего была не сама мисс Уэлкс, интереснее всего были ее знакомые. Осенними вечерами, когда библиотека по непонятной причине могла пустовать несколько часов кряду, она говорила: «Схожу-ка я за мистером Уиттиером». И скрывалась за теплыми полками, а вернувшись, усаживалась под зеленым стеклянным колпаком настольной лампы и открывала книгу сообразно времени года, а Дуглас, сидя на табурете, смотрел, как она шевелит губами; бо́льшую часть времени ей даже не требовалось сверяться со словами – она просто отводила взгляд или вообще закрывала глаза, а сама читала стихотворение про тыкву:
И, уходя домой, Дуглас, как зачарованный, тянулся вверх.
А серебристыми зимними вечерами, когда его рука, вместе с рукой ветра, настежь распахивала двери библиотеки, да так, что на самых дальних прилавках шевелились пылинки, а журналы в больших пустынных залах начинали перелистывать собственные страницы, кто оказывался самым желанным гостем? Ну конечно же, добрый друг мисс Уэлкс, мистер Роберт Фрост. Фрост, «мороз» – самая зимняя фамилия! У него было стихотворение про то, как зимним вечером лес прямо на глазах полнится снегом…
А летом – не далее как вчера – опять мистер Уиттиер; горожане прятались от духоты в каменных домах или отдыхали на открытых верандах; библиотека раскалилась, как печка, и под зеленым стеклянным колпаком звучало:
И овальное лицо мисс Уэлкс, обрамленное паутинкой седеющих волос, ничем не примечательное, будто по волшебству заливалось румянцем, губы увлажнялись, в глазах вспыхивали отраженные от книжных страниц блики, а волосы озарялись ярким блеском!