– Потерпите немного. Я только хочу сказать, что знаю все о вашем плане. И я собираюсь пойти в милицию. Вы зашли слишком далеко. Я просто не позволю, чтобы с Мариной что-то произошло. Поверьте, это в ваших интересах – просто сказать мне, где ваши сообщники прячут Марину…
Весь вид Насти выражал холодное презрение. Закатив глаза к потолку, девушка пробормотала:
– Говорят, мудрость приходит с годами. Но это тот самый случай, когда возраст пришел один! Или в компании старческого маразма!
– Огрызайтесь сколько хотите. – Наталия расстегнула висевшую на плече сумочку, достала удостоверение в красной, как и у сотрудников милиции, корочке. – Я вас уверяю, что нам будет очень легко вывести вас на чистую воду. А парик, – Писаренко сурово сдвинула брови, пугать так пугать, – я изымаю на экспертизу!
Карвин послушно разжал пасть. Хотя по его расстроенной морде явно читалось: как жаль расставаться с такой классной штуковиной…
Наталия с треском захлопнула за собой дверь, спустилась вниз на несколько пролетов, а потом присела прямо на ступеньки.
Грубо все получилось. Все карты раскрыты. Если у Насти окажутся крепкие нервы и она просто не станет пороть горячку и разыскивать своих подельников – то, наверное, действительно придется обращаться в милицию. Только…
Мысли внезапно оборвались. Наталия вдруг услышала, как хлопнула дверь квартиры – судя по звуку, возможно, именно Настина. А потом раздался возбужденный детский голосок:
– Витя, послушай, все осложнилось. Я даже вот из дома вышла, чтобы с тобой переговорить, боюсь, мама услышит. Короче, ко мне только что приходила какая-то тетка. Она что-то подозревает. Нам надо перепрятать Марину, дача моих родителей – это слишком рискованно. У меня такое чувство, что эта тетка все знает. Что значит – у тебя нет машины? Тогда надо найти! Тетка пошла к ментам, нельзя терять времени!
Витя…
Дача ее родителей…
Когда Настя вернулась к себе, Писаренко сразу же достала сотовый телефон.
– Катюша, все в порядке, – затараторила она. – Я думаю, что скоро найду девочку. Подскажи мне адрес дачи Настиных родителей. Нет, прямо у Настиной мамы не спрашивай. Да, лучше позвони соседу…
Она ничуть не изменилась за то время, что я ее не видела.
Те же рыжие волосы, ехидная улыбка, проницательный взгляд.
Помню, в детстве мне всегда было не по себе от ее взгляда.
Наталия просто здоровалась со мной, а мне казалось, что она все знает про вырванную из дневника страницу и про то, как я дописала напротив своей фамилии в школьном журнале хорошую оценку…
Конечно же, она сразу поняла, что никто меня не удерживает насильно.
Я так понимаю, прежде чем войти в дом и устроить тут последний день Помпеи, она наблюдала в окно, как я спокойно перемещаюсь по комнате, смотрю телевизор, пользуюсь телефоном…
– А ну рассказывай, что все это значит? Ты хотя бы о матери подумала! На ней лица нет! Ты понимаешь, что есть вещи, которыми шутить нельзя! – орет Наталия. Устав, она безошибочно находит кухоньку, я слышу, как звякают чашки и льется вода. Потом Писаренко кричит еще громче: – Мне больше делать нечего, как тебя, поганку, разыскивать! Я сегодня весь день не жрамши, то трупы, то пропажа вот такой засранки, как ты. А теперь давай, все четко и по пунктам, как в армии: что произошло? Я с тобой разговариваю, между прочим!
Честно говоря, я совершенно не знаю, что ей сказать.
Она в принципе мне нравится, даже с учетом того, что из-за нее весь мой план полетел в тартарары, и Наталия орет так оглушительно, что у меня звенят барабанные перепонки. Просто эта женщина – из моего детства. Там было мало людей. Мама на съемках, папа на съемках. У меня никогда не было няни, родители со спокойным сердцем оставляли меня одну. Я умела поддерживать порядок, жарить картошку, не спускать сразу все деньги на мороженое. Может, они считали, что этого достаточно для такой самостоятельной девочки? Только вот не общаться ни с кем я так и не научилась. Сначала во время отсутствия родителей ко мне часто заходила бабушка. Как я радовалась! Бабуля терпеливо выслушивала все мои детские обидки. «Я вот вырасту и тоже уеду. А маме с папой будет грустно, они станут плакать и говорить: «Марина, вернись!» А я все равно не приеду», – озвучивала я бабуле план моей яростной детской мести. Только потом бабушка умерла, и разговаривать стало не с кем.
Меня спасали книги. Я приходила из школы и, наскоро пообедав, ныряла в очередной том. Мушкетеры и Анжелика, Раскольников и Пьер Безухов, герои Золя, Бальзака, Мопассана… Все это – мое детство, мои друзья. Чем старше я становилась – тем больше удовольствия начинали доставлять мне книги. Для меня чтение уже не было просто способом проведения времени. Я училась отмечать красоту стиля, богатый лексикон, знание писателем психологии или безудержный полет фантазии. Весь этот мир казался мне настоящим и искренним. В отличие от актерского, наигранного, искусственного, фальшивого.