– Прощаемся, – поторопила я, – пока он не убил нас обоих.
– До свидания, – отозвался Кент, наклонился и поцеловал меня в губы.
Никогда еще за всю свою жизнь я не была так потрясена. Меня словно обожгло
изумлением, каждый кусочек моего тела оказался выставлен на всеобщее обозрение.
Разгоряченная кровь заструилась по жилам, раскрасив лицо красными пятнами. Поцелуй
был быстрым, как смешок, и долгим, как бессонная ночь. Выпрямляясь, Кент улыбался.
– Нам предстоит многое обсудить, когда меня нарекут королем, – сказал он, подсаживая
меня в карету. Затем взял мою руку, вложил в нее маленький неказистый сверток, кивнул
178
179
раз с самым безмятежным видом, и захлопнул дверцу, пока я продолжала на него
пялиться. До меня донеслись гневные вопросы регента, крик кучера и пронзительный удар
хлыста. Карета тронулась, и мы поехали.
Сквозь главные ворота. Первые несколько верст по мощеной дороге. Через навевающие
сон зеленеющие сельские просторы, которые окружали замок Оберн. Домой.
Насовсем.
Мне казалось, что слезы никогда не кончатся.
Только через десять верст у меня хватило силы разжать руку и посмотреть, что подарил
Кент в эти последние мгновения. Таинственный предмет был завернут в тонкий
батистовый платок с вышитыми заглавной буквой К и витиеватым гербом дома Увреле. Я
медленно развернула вещичку, и вот наконец она, уже без ткани, упала мне на открытую
ладонь.
Тяжелое золотое кольцо с сапфиром, а по сторонам от камня выгравированы узоры
дома Увреле и королевская печать Оберна. То самое кольцо, которое Кент носил всю жизнь
не снимая.
Я почувствовала, как жар вновь опалил мне щеки и залил все тело. Я старалась понять,
почему Кент удостоил меня такой чести. Это был жест дружбы, знак доверия. Возмещение
за грубость отца, замена тому богатству и развлечениям, которые я, покидая двор,
оставляла навсегда позади. Не стоит в этом видеть что-то более значимое. Более личное.
Я откинулась на тонкое изголовье. Уставшая и голодная, я была на грани слез,
чувствовала себя одинокой и немного испуганной. Утром мне не удалось по-настоящему
умыться, и теперь казалось, будто кожа зудит от грязи, и я знала, что немытые волосы еще
до полудня сведут меня с ума. Я надеялась, что лорд Мэттью или Кент позаботились,
чтобы у нас был ночлег в приличной гостинице. Надеялась, что путешествие не покажется
мне таким же долгим и утомительным, как обычно. Надеялась, что бабушка будет рада или
хотя бы не откажется увидеть меня снова.
Я надеялась, что, несмотря ни на что, мое сердце разбилось не по-настоящему.
Глава 17
В том году осень пришла поздно, будто лето – ленивая девчонка – никак не могло
собраться с силами, чтобы встать со своего ложа на холмах и лугах и неспешно побрести
куда-нибудь южнее. Когда же наступила осень, она оказалась восхитительной. Огненные
краски лились по каждому склону безудержным бурным потоком. Урожай удался на славу,
и все в деревне приободрились.
Я поселилась в деревне у швеи, которая жила с дочерью, и нанялась подавальщицей в
самую большую таверну. Рента за комнату невысокая, работа несложная. Вдобавок я
подзарабатывала немного на стороне, продавая лекарства и зелья. Купила вполне
приличный набор трав у бабушки, которая всегда рада продать что угодно и кому угодно, и
шепнула паре знакомых в городе, что если у них возникнут кое-какие проблемы – пусть
приходят ко мне. Я опасалась, как бы Милетта не обиделась, что я перебиваю у нее
покупателей, но бабушка вроде не возражала. По-прежнему находилась куча закоснелых
жителей, которые упорно ездили в дальние дали, лишь бы увидеть по-настоящему мудрую
женщину, травницу, чей опыт насчитывал не один десяток лет. Те же, кто обращался ко
мне, приходили по меньшим поводам, за простыми настоями – тем, что можно доверить
подмастерью. Меня это как нельзя лучше устраивало.
Отличный барыш рассовали по потайным кошелям, хорошие семена припасли до
весны, в каждом доме варили доброе пиво, а на всякий стол подавали обильную еду.
Хорошая же погода еще больше поднимала всем дух.
Конечно, я могла жить с бабушкой столько, сколько пожелала бы, хотя радости в том
видела мало, ведь за время с моего последнего отъезда Милетта стала угрюмой и
179
180
самоуверенной. Я рада была видеть бабушку. Между мной и Милеттой она не выделяла ее
– но и не оказывала предпочтения мне. Дом стал казаться слишком тесным. А вот
крохотной съемной комнатки, где едва помещались кровать и небольшой комод, мне
вполне хватало. Я любила свою домовладелицу и свою работу, и мне думалось, я тут
надолго.
Ну или пока не пойму, что же хочу делать в жизни. Будущее выглядело как никогда
размытым. Вот поработаю год, подумаю хорошенько и двинусь дальше туда, куда
подскажет внутренний голос и позволят сбережения.
В эти два месяца, что я жила в отдалении от двора, новости доходили до меня
медленно, часто в виде слухов, разносимых торговцами или путешественниками. Иногда
друзья слали мне письма. Весть о смерти принца Брайана принес сын свечника, который
зарабатывал извозом из южных провинций в северные и проводил большую часть жизни в
дороге.
Подтверждение из дворца пришло тремя днями позже. Регент послал глашатаев во все
восемь провинций, дабы на каждой рыночной площади объявили печальную весть. Все в
нашей деревне – ну или почти все – собрались на лугу, чтобы послушать гонца.
– Если принц Брайан умер, – крикнул кто-то королевскому глашатаю, – кто станет
править?
Посланник явно уже не раз отвечал на этот вопрос.
– Лорд Мэттью Увреле будет регентом, пока принц Кентли Увреле не взойдет на трон.
– Кентли Увреле? Это кузен принца Брайана, что ли?
– Да, сын регента.
– И каков он?
– Он прекрасно подходит на роль короля, – холодно ответил глашатай.
– Это-то ясно, но каковский он?
Гонец ответил на этот и еще дюжину вопросов с ожидаемой невозмутимой
сдержанностью. По крайней мере, я была уверена, что из Кентли получится гораздо
лучший король, чем мог бы выйти из Брайана. Не то чтобы я хотела выскочить перед
толпой и заявить об этом. И в первый день, и в последующие недели мне было странно
думать о Кентли как о принце. И еще непривычнее – как о короле. Кентли никогда не
казался величественным. Вдумчивым, умным, справедливым, добрым – но не
величественным.
Хотя Брайан тоже не был царственным. Скорее уж романтическим. Пожалуй, каждый
использует те качества, которые ему дала природа, и старается соответствовать
полученной роли.
Более личные новости я узнавала из писем, которые приходили с перебоями: все
зависело от занятости отправителя и гонцов, едущих в мои края. Элисандра отвечала сразу
же и часто, хотя и сдержанно. Не раз я гадала, проверяют ли ее переписку леди Грета или
лорд Мэттью.
Из первого письма следовало, что Брайан умер два дня спустя после моего внезапного
отъезда.
«Единственное, что меня радует, – чем больше он болел, тем меньше мучился. Когда
Брайана только одолела хворь, он очень страдал, но со временем, кажется, стал более
спокойным и менее чувствительным. Гизельда сказала, что к моменту смерти ему и вовсе
не было больно. Утешительная новость для лорда Мэттью и меня».
Я бегло просмотрела описание похорон. Все восемь провинций присоединились к
трауру, вывесив черные флаги над городскими воротами и общественными зданиями.
Некоторые романтические барышни облачились в черные платья и неделями отказывались
их снимать. Однако у большинства крестьян, по сути, не имелось повода сильно скорбеть