— Ну-ко, и меня давай, — сказал он ей.
Алик сморщился.
— Ну, дедушка, всего на час говорил. Меня же Волга ждет.
Однако Степан уже сидел в кресле, заранее склонил покорно голову.
Вышли оба — от волос одеколоном пахнет, затылки белые. Стали похожи друг на друга. Единственная разница — один побольше, другой поменьше. И хоть жарко было, а вправду холодило шею и затылок после стрижки.
— Куды с добром парень стал! — похвалил Степан внука.
— Ну, дедушка, скорее, — дергал его за рукав внук.
Так и не дал толком ничего купить, хоть Ольга заказывала и то, и другое, и третье. Да разве с этим непоседой сладишь?
Когда Веля приезжала в гости, устраивала основательный разгон: не теми обоями избу оклеили, притолока низка в уборной, головой она стукнулась, сготовлено не так, как она умеет.
Ныне было из-за чего побаиваться снохи. В ту самую пору, когда огурцы проклюнулись, выкинули свои первые два овальных листика, вздумал Алик около изгороди играть в мяч с макинскими парнишками. А те, загниголовые, припудят мяч так, что он прямо на гряды. Алик бежит. А разве есть когда смотреть, где ступил: мяч скорее подать надо. В общем уплясали они весь огород. Все Ольгины труды кошке под хвост. Она как увидела, в слезы. Степан взял да дернул внука за волосы.
— Думай, чо делаешь-то.
Пришлось ведь им заново землю пушить да выправлять гряды. И этого неслуха заставили помогать. Дулся, да тоже ковырялся. А под конец, видно, отошло от сердца, заговорил.
Огурцы для лубянцев — это своя особая гордость. Вон были мастера, бочками их солили да в пруды спускали. И теперь растут огурцы, если руки приложить. В летнюю пору лубянцы встают ни свет ни заря, возделывают их.
Приезжал один огуречный профессор из института, спрашивал, какая агротехника. Какая? А очень простая: бабы всю земельку вспашут, в руках ее перетрут, разомнут. Вот и вся агротехника. Так ему Степан и растолковал.
Профессор на стебле огурцы пересчитал. Двадцать пять штук.
— Какие удобрения применяете? Такой урожай только при комплексных бывает.
Профессор, может, не поверил, а вся хитрость была в бабьих руках. Не жалеют они своих рук. У Ольги вон все лето они от травяного сока в черноте.
И еще было дело. Тут уж Степану пришлось свой ремешок взять. Пропали с комода пять рублей. Ольга спрашивает, кто взял. Степан сказал, что не брал. И Алик:
— Я тоже не брал.
А Петр Максимович проговорился:
— Пошто, Степа, внуку хлеба даешь да сахару? Избалует лошадей.
Степан и взялся за Алика. Отколь на сахар деньги брал? Видели, покупал в магазине.
— Свои были.
— Врешь!
— Нет.
Виданное ли дело — без спросу пятерку взять да еще отпираться! Выходит, они с Ольгой воры?
Не стерпел Степан, стегнул Алика раза три по заднюхе ремнем. Ольга в руку вцепилась: да что ты, Степ, своих вроде не бил, а тут! Ему и самому стало тошно, бросил ремень, ушел курить, чтобы не слышать внуковы всхлипы.
А потом приласкался Алик, сказал, что он деньги взял.
— Ну вот… Бывают ошибки. Уж оплошность сотворил, дак правду умей сказать, а то ведь другие люди безвинные из-за этого страдают. Я вот стал бы думать: бабушка у нас деньги таскает, а она бы на меня: ты, Степан, вор. И стали бы мы, как две собаки, грызться. Правильно ты сделал, что сказал. Теперь всем легче.
И еще раз вышло неладное с Аликом. Так тут Степан настоящего позору натерпелся.
Вез на Волге сельповский мужик товары для Алевтининого магазина. Алик купаться пошел с ребятами. Увидел свою любимицу Волгу, про все забыл. Стал ею любоваться. Помахал рукой. Узнает ли она его? А Волга делом была занята, недосуг ей. Алик даже расстроился: не узнает.
На мостках через канаву колесо у телеги возьми да и провались в дыру. Мужик вожжами крутит, хлещет бедную лошадь, она из сил выбивается, а ни с места. Он за вицу. А надо-то было плечом телегу приподнять, колесо бы из щели вышло, и опять поезжай. А он знай накручивает вожжами да вицей хлещет. Дурной мужик, не похвалишь.
Алик-то, видно, вовсе обеспамятел, закричал: чего он делает, чего он делает?! И, как полоумный, наскочил с плачем на возчика, начал молотить его кулачишками по спине.
— Не бей, не бей Волгу! Она умная. Она…
Возница отмахнулся, Алик в канаву отлетел. Вскочил — и снова на возницу.
Собрался народ. Оттащил Алика.
— Ишь фулиган, — ругнулся возчик. — Чей это волчонок такой?
Алевтина свое слово вставила:
— Семаковская порода.
Хорошо, что Ольгина столовая рядом. Выскочила, схватила внука за руку, утащила домой. Видано ли дело, на взрослого полез драться! Словом можно было сказать.