— Ты видела, видела? У нее такие розовые соски… — Макико с восхищением всматривалась в спину неторопливой женщины.
— Что? Я на них вообще-то даже не смотрела.
— Везет же ей, — вздохнула сестра. — У желтой расы такой цвет сосков встречается очень редко, это настоящее чудо!
— О-о… Я не знала.
— Еще и цвет у сосков и у ареол одинаковый, это так красиво!
— Ну да, наверное… — поддакнула я, не зная, что сказать.
— Знаешь, сейчас есть специальные кремы для осветления сосков, — сообщила Макико. — Но это все не имеет смысла.
— Кремы?
— Ну да. Сначала намазываешь соски кремом с третионином, чтобы ободрать верхний слой… а потом мажешь отбеливающим кремом на основе гидрохинона.
— Ободрать кожу!!!
— Ну не то чтобы прямо ободрать. От третионина она сама начинает шелушиться, надо просто снять этот слой. Это как химический пилинг, довольно жесткий.
— То есть делаешь пилинг сосков, а потом намазываешь их отбеливающим веществом?
— Именно.
— И что, они реально становятся розовыми?
— Ну да, но только ненадолго, — ответила Макико рассеянно, будто мысли ее были где-то далеко. — Соски же из-за чего темные? Из-за меланина. То есть это генетика. Гидрохинон, конечно, блокирует этот самый меланин, но в человеческом организме есть такая штука, как регенерация.
— Старые клетки заменяются новыми.
— Вот именно. Клетки в верхнем слое кожи побелеют, и соски станут светлее. Но потом все вернется как было. Просто выработается новый меланин, потому что это заложено в генах. Так что, если хочешь, чтобы соски оставались светлыми, придется мазать их этими двумя кремами всю жизнь, а это не так просто. Я вот не смогла.
— Маки… Ты что, пробовала? — спросила я, вглядываясь в лицо сестры.
— Было дело, — подтвердила Макико, продолжая крепко прижимать к груди полотенце. — Это был просто ад.
— Ад? В смысле, было адски больно?
— Ага. Хотя кормить грудью, конечно, тоже было ужасно больно. Ребенок кусается, все кровит, опухает, просто кошмар — но все равно надо продолжать кормить, ничего нельзя сделать, вот и мучаешься от боли двадцать четыре часа в сутки — бр-р — даже вспоминать страшно.
— Ого…
— А тут, понимаешь, соски как будто горят.
— Горят?
— Ну да. После душа намазываешь их пилингом, и перед глазами все темнеет от боли, как будто тебя заживо сжигают и начали с сосков… И так где-то час. Когда становится полегче, мажешь соски отбеливателем, и они начинают ужасно чесаться, просто невыносимо. Да еще все это надо повторять снова и снова.
— И как цвет после этого?
— Ну, они и правда стали посветлее, — ответила Макико. — Недели через три. Я была без ума от радости.
— Красота, значит, требует жертв…
— Да, соски стали гораздо красивее. Я прямо насмотреться на них не могла… Даже заходила в магазины одежды, брала что-нибудь для примерки, хотя ничего не собиралась покупать, и в примерочной разглядывала свои соски в зеркало. Это было потрясающе. Но…
— Но?
— Мазаться этими кремами всю жизнь просто нереально. — Макико сморщилась, как будто съела что-то невкусное, и замотала головой. — Во-первых, это дорого, во-вторых, такая боль… настоящая пытка. Еще надо следить за кремами, хранить их в холодильнике… Да, со временем к боли вроде как можно привыкнуть, но заодно может развиться и устойчивость к отбеливателю, и он перестанет действовать. В общем, я сошла с дистанции через три месяца. Не выдержала. Помню, я тогда смотрела на свои чуть-чуть посветлевшие соски и мечтала: вдруг именно я буду тем самым единственным человеком, у которого соски посветлели навсегда! Но, конечно, они сразу же потемнели снова.
Получается, эту озабоченность, стеснение и готовность к эксперименту у Макико вызывает не только размер собственной груди, но и цвет. Я представила себе, как она выходит из ванной, вынимает из холодильника баночки с кремами, мажет соски, а потом сжимает зубы, стараясь не застонать от боли. Вроде бы что тут такого — в наше время уже и старшеклассницы, бывает, ложатся под нож пластического хирурга, а тут всего-то соски горят — можно и потерпеть. Но ведь Макико моя сестра. Почему ей вдруг понадобилось проделывать с собой такое?