- Благодарю-с, разлюбезная моя_ Забава Карловна. А скажите мне, что вы только что художника приблудного какого-то помянули-с?
- А, - сморщила лоб хозяйка, - вы мне о неприятном напомнили. Этот художник, пока бога смалюет, - чёрта съест! Приблудился нищий, босой, оборванный, солома в волосах... Степан собак на него хотел спустить, а я возьми да и заступись_ за это пугало огородное, - хозяйка сбросила платок с плеч и скомкала его, - приказала на кухне его покормить и денег с собой дать на дорогу. Думала, что Богу угождаю, а вот ведь как вышло. Это пугало кинулось к барышне в ноги и ну умолять. Художник, мол, известный, столичный. На гитаре ещё играет, и на саксофоне. А эта, малохольная, поверила и переодеть его приказала, да не в платье Степана, а в новое, из лавки, сама ездила выбирала, примеряла ему.
- Да уж, огорчительно-с, благодарность такую от племянницы принять.
- Ох, как огорчительно, милый мой_ Никодим Матвеич. Ох, как огорчительно, - всхлипнула хозяйка и шею вытянула, - Этот ирод_ как заколдовал её, голубку нашу. За ножницы схватился и на джинсах своих, на таких новых, дорогих, дырок нарезал, на самых коленях. Я бы Степану ни за что такие штаны не купила бы! Так это Степану! Дворнику. Служит безупречно. Человек порядочный.
- Может художник ваш душевнобольной? - осведомился Никодим Матвеич, перекатывая кубик сахара во рту, и глаза опять прищурил.
- Да проходимец он! - вспылила хозяйка, - Он оболванил её. Ах! Если бы отец её был жив, разве такое было бы? А так, не слушает никого, одно слово, барышня, - всплакнула Забава Карловна, - Он и ей джинсы порезал, новые, столичные, и на блузке её бахрому настриг, вот ведь ирод! Весь пол, паркет дубовый, синей краской залили, а теперь музицируют.
- Что-то тихо для электрогитары, - заметил Никодим Матвеич, обостряя свою учёность.
- Да это я уж, рубильник на втором этаже того, вырубила. Мочи не было вой слушать, мурашки по телу от этой музыки бегут. Паскудство одно. Разве отец её допустил бы такое? - хозяйка погрозила второму этажу через потолок и повторила, - Паскудство.
- Что-то с каждым новым приездом Варвары Антоновны, атмосфера в доме всё... - Никодим Матвеич глаза к потолку поднял и принялся рукой вращать, слово научное подыскивая, необычное, чтобы на хозяйку впечатление произвести, - всё... на новый уровень оранжевой угрозы.
Забава Карловна задышала порывами, и бусы теперь еще заманчивее перекатывались на её груди.
- Как же вы, разлюбезный мой Никодим Матвеич, слово нужное подобрать умеете. Вот ведь, грех сказать, атмосфера невозможно оранжевая. Барышня всё строптивее, характер проявляет. Что ни скажи - всё поперёк, всё змеюкой жалится.
- Замуж им пора, - провозгласил гость и новый пирожок с вишней откусил, да и колбаской не побрезговал, резво колечко сальное в рот забросил.
- Если бы, - заговорчески понизила голос хозяйка, - Я как рыба об лёд бьюсь, всё без толку. И что за крест мне такой! Даже знакомиться с женихами не хочет, мне уж два барина отписали, предложение Варваре Антоновне делают, а она, угроза оранжевая, даже на фото смотреть не хочет, - Забава Карловна утопила свой нос в кружевном платке, - Что за девица переформатированная!
- Замуж не хотят?! - разгневался гость, - Что же они хотят?
- В Париж хотят, на распродажи, учиться хотят теперь во Франции! Столица российская ей маловата, на европейский уровень вышла наша барышня. А там, известное дело, _срам один, одни мужики меж собой женятся. А люди нормальные в блуде живут.
- Как так? - округлил глаза гость, - Про ихних мужиков и мы тут наслышаны, это цивилизационное развитие такое ихнее, - он опять принялся выписывать рукой в воздухе восьмёрки, желая добавить своей речи научности, - Стадия сдвига-с. Это укладывается в научные рамки. Но вот чтобы замуж девки не хотели! Философско-антропологическая парадигма вырисовывается! Как же дитё народить? И когда-с?
- Милый вы мой Никодим Матвеич, как же вы высказались мудрёно, я вас так уважаю, мнение ваше! - восхитилась хозяйка, - Только они теперь в Париже детей не рожают. И наша барыня туда же втопиться желают.
- Как так?
- А вот так! Биоматериал сдать, заморозить в клинике ихней цивилизационной, а потом курить они собрались и коньяк французский лакать. А может, и того хуже, за наркотики возьмутся. Свободы барышне подавай, ветра европейского. Не хотят нашу землю топтать. А замуж они, как все в Париже, в пятьдесят годочков собрались. Биоматериалы свои и мужа в пробирке размешают, помешают, и матери суррогатной подсадют, чтоб самим не рожать, фигуру не портить. Тьфу! Вот ведь паскудство! Говорила я брату, нельзя девку одну в столицу отсылать, без присмотра родительского. Так нет, престижу захотелось, диплома столичного с гербом. Приставил к ней чернавку и охранника, а толку? У них что, за барышню сердце болит? Охранник тот из запоев не выходит. Я уволила его, а чернавка спит, как кошка, и есть как не в себя.