Ваня научил её видеть прелестное в самой малой капельке росы, слышать музыку в постукивании дождевых капель по крыше. Как-то, застигнутые врасплох летними шалостями погоды, ребята, бросив велосипед, скрывались под крышей старенького сеновала на самом краю деревни.
- Слушай, как необычно… - шепотом проговорил тогда Ваня, пока Ксюха пыталась тщательно выжать свои волосы.
Она тогда не сразу поняла, о чем он говорит. Но, когда, следуя совету парня, все же прислушалась… Дождь отбивал по железной крыше далеко не простую дробь. Он стучал по-особому: то тихо, то громко, то замедляясь, то вновь ускоряя темп, пускаясь в бешеную скачку. И по стеклу единственного небольшого окошка змеились прозрачные струйки. А Ваня и Ксюшка просто сидели на разворошённом сене и просто слушали.
- Знаешь, дождь великий музыкант, - говорил Ваня позже, когда они ехали на мокром велосипеде по размытой проселочной дороге, стараясь не попасть колесами в глубокие коричневатые лужи. – Сегодня он играл нам на кровле. А ещё он может играть на перевернутом ведре, в бочке с водой, может шуметь в водостоках, а со злости биться в стекла и пытаться ворваться в дом. И тогда можно сказать, что он играет то легкую детскую мелодию, то что-то серьезное, надрывное, тяжелое. Ты меня слушаешь, Ксюша? А радугу видишь? Их даже две… Одна больше, а другая чуть меньше… Ксюш?..
- Угу… - мурлыкала Ксюшка, а сама прижималась к ещё непросохшей Ваниной футболке.
И в тот момент она чувствовала себя по-настоящему счастливой.
Ксюха больше не держала обиды на мать и отца, да и Дядя Отчим перестал вызывать неприязнь. А детишки, ее маленькие художники, теперь творили с еще большим усердием и удовольствием. И их творения украшали стены фойе и коридоров. Вожатые Ксюху хвалили, даже начали советоваться с ней.
А она уже давным-давно перестала считать дни до отъезда. И каждый день встречала с хорошим настроением, предвкушая новую встречу с Ваней.
Глава двенадцатая. Сюрприз
- Ксюш, извини, сейчас очень-очень занят, - говорил Ваня в трубку.
Девушка слушала насупившись, стискивая в ладони мобильник с такой силой, будто собиралась расплющить как какой-нибудь перезревший томат.
- Ты уже третий день «очень-очень занят», - передразнила парня недовольная Ксюха.
- А у тебя нет терпения, - совершенно спокойно ответил Местный.
- Ну, Ваня! Я больше так не могу, хочу тебя увидеть! – заныла девчонка.
- Ксения, помнишь, что я тебе говорил: смирение…
- Вань, я серьезно. Мне без тебя и пару часов то тошно. Просто скажи, когда освободишься?
- Хорошо, милая, думаю завтра уже сможем встретиться. Я позвоню вечером.
- Да! – воскликнула Ксюха и чмокнула мобильник в засаленный экран. – Я буду очень-очень ждать, Ванечка; так же как ты сейчас занят, вот так я и буду ждать.
- Удачи, Ксюш! До вечера, - попрощался Местный.
- И тебе удачи! – Ксюшка нажала «отбой».
Полюбовалась минутку фотографией милого, сунула телефон в карман джинсовых светло-голубых шорт, поднялась со скамейки, где сидела под кустом не то разлапистого орешника, не то ещё какого-то малоизвестного растения и с наслаждением потянулась. Лагерь больше не казался враждебным, а время, проведенное здесь – тоскливым и безрадостным. По стенам корпусов и по окнам бегали, играя в чехарду, солнечные зайчики, на асфальте у самого входа малышня рисовала мелом замысловатые узоры, позже именуемые ими самими же «картой сокровищ». В клумбе, обнесенной шершавыми каменными стенками, одиноко торчал крохотный, но яркий цветочек. Ксюха нагнулась к нему, вдохнула едва уловимый аромат середины лета. «Бедняга, - подумала девушка, поглаживая пальчиком запыленные листочки. – Надо бы принести бутылку воды и полить тебя».
- Ксюша! – кто-то дернул ее за край футболки. – Тебя там вожатка ищет!
Девушка резко выпрямилась, перед ней стоял один из ее учеников. Митя. Он всегда занимался с большим рвением. И Ксюшка, как преподаватель, очень ему нравилась.