— Не понимаю о чем вы, — прошептал в ответ, аккуратно заглядывая ему в глаза, оценивая, не перегнул ли палку, не взорвется ли сейчас этот человек от ярости от такой наглости.
Но никакой злости в черных зрачках командира спецназовцев не было. Он изучал меня, внимательно слушал, анализировал как мое поведение, так и с какой интонацией я отвечал ему. Чертовски опасный человек.
— А ведь у нашего товарища, которого ты так безжалостно убил из дробовика, осталась семья. Жена, двое детишек. Мальчик и девочка. Совсем маленькие еще. Как им объяснить, что их папа больше не придет, не угостит их мороженым? Не жалко тебе их?
Я пожал плечам. Глупый заход — давить на жалость, особенно если знать, что тот хотел убить мою жалость. Седой это тоже понял и снова, уже в третий раз сменил манеру общения. Если в начале он давил и пугал, потом попытался разжалобить, то сейчас начал говорить по-деловому.
— Смотри, — он присел рядом со мной на корточки, сорвал травинку и начал ее крутит в пальцах. — В стволе твоего дробовика, из которого ты застрелил нашего Ваньку, есть маленькая, почти незаметная зазубринка. Возможно это заводской брак или последствия неправильного обращения, не важно. Главное то, что при выстреле она оставляет небольшую, еле заметную царапинку на одной из дробин.
— У меня очень хороший эксперт по баллистике, — продолжал седовласый, заглядывая мне в глаза, гипнотизируя, почти не моргая. — Он буквально по микронам исследовал каждую картечину. И нашел этот косяк. А знаешь, где он еще нашел такие характерные царапины? На дробинах, извлеченных из тел охранников и директора частного охранного предприятия «Гранит». Мой эксперт утверждает, что они все вылетели из одного и того же ствола.
У меня похолодело внутри.
— Мы с Леней были очень хорошими приятелями. Вели совместный бизнес. А потом пришел ты и убил его. И даже этого тебе показалось мало. Ты решил убить моего Ваньку. Поэтому я последний раз тебя спрашиваю — под кем ты ходишь? Кто твой босс?
Вот дерьмо! Вот это я вляпался! Эти силовики крышевали Зему. Теперь понятно, почему он ничего не боялся. И теперь они нашли меня. Никто и никогда не поверит мне и моим объяснениям, почему я решился напасть на этот ЧОП.
В голове мелькнула и пропала мысль о том, что можно привлечь их, этих спецназовцев, на свою сторону. Раздать им импланты. Нет, таким подобное выдавать нельзя. Они явно не будут использовать такие технологии ради общей цели.
Поэтому я молчал. Смотрел в землю, разглядывая траву и молчал.
— Зря, — подождав какое-то время и не дождавшись ответа, седой сделал вывод. — Зря ты их укрываешь. Они уже тебя кинули, списали в расход. А ведь ты хороший боец. Сам подумай, кем могут быть люди, так по тупому списывающие ценных кадров.
Он замолчал, вновь ожидая от меня ответа. Нет. Не сегодня.
— Командир, дай мне его, — крикнул один из черномасочников. — Он у меня за десять минут все расскажет.
Остальные одобрительно зашумели.
— Не-е-ет, — протянул седой, качая головой. — Мне же его выдали под расписку. Выдали целого и невредимого. Мы по другому поступим. Эй, Морозов Дмитрий Сергеевич, две тысячи седьмого года рождения. Сын героя войны. Сын вдовы героя войны. Ты же любишь свою маму? Ты что же, хочешь стать круглым сиротой?
Внутри меня взорвался вулкан ярости. Мама! Они хотят убить маму!
Включить режим ноль?
Оглянулся, в который уже раз оценивая обстановку. Чертова дюжина вооруженных и отлично подготовленных бойцов, готовых в любой момент открыть огонь на поражение. И я, сидящий на коленях, с руками за спиной да к тому же скованными наручниками.
Отмена.
Не готов я еще к такому. Слишком их… много.
Седой словно склонился надо мной. Серые глаза, казалось, смотрят прямо в мозг:
— Сейчас ты поедешь обратно к себе в камеру. Полежишь на шконке, подумаешь. Может, вспомнишь чего интересное. А завтра мы снова с тобой встретимся. И с мамой повидаетесь. Тут прямо и увидитесь. Поболтаешь с ней. А потом поболтаешь со мной. Договорились? Договорились!
Потеряв ко мне всяческий интерес, этот страшный человек развернулся и не оборачиваясь пошел вглубь сада, к дому.
На меня вновь напялили мешок, ударили пару раз для порядку в живот и поволокли в машину. Там, уперев в затылок ствол, один из бойцов прошептал «Только рыпнись. С удовольствием пристрелю». И вот я ехал, всю обратную дорогу ощущая кожей головы холодный дульный срез и нервное дыхание конвоира за спиной, который явно жаждал размазать мои мозги по черному полу «Газельки».
Впрочем, я не сильно об этом переживал — я усиленно думал, что нужно сделать, чтобы спасти маму. И ничего не мог придумать. Не видел я шансов на успех при побеге. Ни сейчас, ни потом.