По утрам «для закалки» он качал гантели (хотя и так был здоровяк, каких поискать), раза два в неделю ожесточенно бегал по гаревой дорожке стадиона — чтобы поддержать спортивную форму и «получить максимум адреналина»; через день, как на праздник, спешил на репетицию любительского джазансамбля — и не во сне, а на самом деле — и, конечно, ни дня не мог прожить без среды единомышленников — каждый вечер на час-другой заглядывал в кафе, где играли джаз; часто являлся с трубой, забирался на сцену — благо джазмены компанейский народ — и исполнял пару-тройку вещей.
Дома Борис имел четыре стола: на одном писал курсовые, на другом собирал радиоприемники, на третьем занимался фотографией, на четвертом «для самосовершенствования» пробовал силы в живописи и постоянно что-нибудь мастерил — он был жаден до всякой работы и просто не мог сидеть без дела. И без музыки — для настроя прослушивал пластинки, джазовую классику, и время от времени хватался за трубу и проигрывал отдельные темы, несмотря на протесты родственников и соседей. Он как-то болезненно чувствовал быстротечность времени и потому хотел приложить руки ко всему, что охватывал его взгляд. Понятие усталость (тем более скука) для него, двужильного, не существовало.
— Я отдыхаю, когда играю джаз, — говорил он. — А вообще-то мне некогда отдыхать, у меня масса проблем. Кто много работает, у того их всегда полно.
— Могущественный парень, фонтанирует, как гейзер, — усмехались приятели.
Среди сокурсников Борис слыл парнем с немалым творческим потенциалом, который слишком часто меняет увлечения — никак не может разобраться в своих многочисленных способностях. Как только стихал ветер удачи — начатое дело заходило в тупик, Борис сразу его откладывал и принимался за что-нибудь другое.
Следует признать, в некоторых областях он достигал некоторого мастерства (например, в джазе), но продвигаться дальше ему мешало не столько отсутствие ветра удачи, сколько отсутствие терпения и усидчивости.
К тому же, давно подмечено, что ветер удачи сопровождает настойчивых, упорных гораздо чаще, чем всяких других. И яснее ясного: главное в деле — довести его до конца, а профессионализм вообще требует полной отдачи. И следует добавить, что во сне Борис прекрасно видел конечный результат своей неуемной деятельности — во всех областях добивался нешуточного успеха, а как музыкант и вовсе купался в славе. И, конечно, в сновидениях ветер удачи был особенно сильным — Борис жил в просторной квартире, имел машину и была у него любимая девушка, самая красивая из всех ходивших по земле.
А наяву сокурсницы сторонились Бориса — считали его взбалмошным парнем, ненадежным, легковесным поклонником, который увивается вокруг многих студенток, но никак не выберет одну единственную, и похоже, вообще не способен влюбиться; наяву он не имел не только машины, но и велосипеда, и обитал в подвале с престарелыми родителями и младшей сестрой (через подвал проходили трубы, с которых капало и сыпалась побелка; среди кроватей на веревках висело сохнущее белье).
Правда, Борису принадлежала знаменитая на всю улицу мастерская — старый заброшенный сарай, в котором находился верстак с набором слесарного инструмента. В течение двух лет Борис таскал в сарай арматуру, доски, всевозможные заводские отходы, и все это собирал неспроста — планировал строительство катамарана по собственному проекту. В какой-то момент даже начал его строить — ухлопал несколько месяцев на каркас необычной посудины и во сне уже бороздил подмосковные акватории, но наяву внезапно увлекся охотой: купил подержанное ружье, завел собаку сеттера и стал ездить в Мытищи натаскивать собаку и стрелять по тарелкам.
— Катамаран дострою позднее, — заявил приятелям, чтобы обезопасить себя от упреков в легкомыслии, и добавил с внезапным порывом: — Сейчас открываются неограниченные возможности для охоты. У меня появился один знакомый, лесник с Северной Двины, зовет на лето к себе. Там кабаны, медведи…
Но и на Двину не поехал — на то появились особые причины — подвернулась работа в опытном центре НИИ, а Борис никогда не упускал случая подзаработать, поскольку его семья жила в постоянной нужде.
За время работы в НИИ Борис охладел и к охоте. Раза два съездил в Подмосковье, но вернулся с пустыми руками. «Зрение подводит», — объяснил приятелям, давая понять, что отказывается от охоты помимо свей воли. После чего продал собаку и ружье и… ударился в другую крайность — вступил в общество защиты животных.
Некоторые считали Бориса «генератором бесплодных идей», фантастическим суетником, в котором нет стержня, называли его увлечения вздорными бесполезными занятиями, а изучение языков — и вовсе «мертвым багажом», поскольку в стране запрещено общаться с иностранцами; «лучше б плотней занялся специальностью, а то на курсе плетется в хвосте», — говорили такие благоразумники, но они же отмечали напористость, активность Бориса, его перегруженное время, огромные энергетические затраты, и удивлялись, как такое напряжение выдерживает его организм.