– М-м-м… дедуля, и это… это и было испытание духа?
Старший паладин вынул мундштук изо рта, выпустил колечко дымка:
– В каком-то смысле, Жоан. Что удивляешься? Ты-то уже прошел свое испытание и сделал окончательный выбор – тогда, на планинских болотах. Дева отметила тебя. А теперь это был просто мистический сон, в какой мы иной раз ходим, желая какое-нибудь откровение получить, знание особенное, опыт или что еще в таком же роде. Иногда требуется, со временем сам убедишься.
Жоан жалобно сказал:
– Так я ведь всё забуду, что в этом сне о будущем узнал. В чем тогда смысл?
– Как сказать, – дедуля снова затянулся и опять выпустил дымок. – Знание о будущем – да, забудешь. Нечего человеку знать заранее свою и чужую судьбу, неправильно это. Да и всё измениться может, ты ведь только одну вероятность увидел. Так что оно и к лучшему, что забудешь. А вот чувства, переживания – нет, они-то с тобой останутся. Ну и опыт приобретенный, конечно. Ты думаешь, я тут сейчас просто так сижу, снюсь тебе? Мне Андреа написал, когда у вас будет испытание, так я и решил тоже в мистический сон сходить, с тобой увидеться, заодно поглядеть, как ты справишься. Рад за тебя.
Он метко сбил пепел с палочки в камин:
– А теперь давай, укладывайся вон там, на диванчик, да засыпай уже обычным сном. Для первого раза с тебя достаточно. А я схожу с Андреа еще пообщаюсь. Давно мы с ним не виделись…
И Жоан послушался, переместился на диванчик, подсунул под голову мягкий валик и провалился в обычный крепкий сон с сумбурными сновидениями.
Робертино
По запаху он понял, что за «чай» заварил им всем Кавалли. По крайней мере опознал несколько ингредиентов. Потому и ожидал чего-то подобного. Все-таки сочетание экстрактов трав, проясняющих сознание, с такими, которые вводят в крепкий сон, явно должно служить какой-то особенной цели. К тому же были и ингредиенты, которые он не сумел распознать.
Но все равно, оказавшись в реальности этого сна, Робертино не сразу осознал, что это все-таки сон, пусть и непростой.
Он очутился дома, в Кастель Сальваро, в маленькой гостиной собственных покоев. Здесь всё было так, как он помнил, только добавились обитый черным бархатом диванчик с кучкой пестрых подушек, и еще одно кресло у камина. На спинке этого кресла висела пушистая ажурная шаль – такие вязали в Верхней Кесталье, в городке Азурия, из нежнейшего шейного пушка тамошних белых коз. Робертино подошел к этому креслу, взял шаль за край и поднес к лицу, вдохнув едва уловимый запах лаванды и можжевельника. Заметил свое отражение в зеркале над каминной полкой. Он был одет в кестальский кафтан своих родных гербовых цветов, и возраста был своего, настоящего. А вот прическа – другая, он даже пощупал затылок, чтобы убедиться, что хвоста нет и волосы коротко острижены. По кестальским обычаям это было очень важно – здесь разные прически означали разный статус, и длинные волосы кестальские мужчины могли носить только если они были паладинами, магами и наследными донами. А значит, он почему-то перестал быть паладином… И вдруг Робертино сообразил, что это хоть и сон, но не простой, и здесь всё – каким-то образом настоящее. И что бы он тут ни сделал – оно будет иметь значение для той, другой реальности, в которой он сейчас спит на верхней площадке старой башни.
Он оглянулся. В гостиной никого не было, но все равно чувствовалось чье-то присутствие. Робертино вышел в короткий коридорчик, куда выходили еще четыре двери. За одной из них была маленькая мыльня с сортиром, за тремя другими – жилые комнаты. Он толкнул одну из дверей – за ней оказалось что-то вроде кабинета со шкафами, полными медицинских книг, заваленным бумагами столом и отдельным столиком с большим гномьим микроскопом и парой ящичков с пробирками и предметными стеклами. Он подошел к письменному столу и раскрыл толстую книгу для записей. Его почерком там были записаны наблюдения за ходом беременности и подробное описание родов с последующим наложением швов на разрывы, как внутренние, так и наружные. Последние записи касались уже развития ребенка и восстановления роженицы. Женщина, о которой шла речь, в этих записях называлась «моя донья». Возможно, она фигурировала и под другими именами, но Робертино не стал перечитывать все заметки. Другие бумаги на столе были посвящены исследованию сердечной болезни отца и методам ее лечения, как обычным, так и магическим. Робертино аккуратно сложил бумаги обратно, закрыл книгу и вышел из кабинета. Чувствовал себя странно: он знал – это его кабинет, его записи, судя по датам – за целый год, причем год будущий. Но при этом всё было для него словно внове, как будто он попал в чужое помещение.