— Тогда она должна где-то закупать химикаты, так ведь?
— Ну и что?
— Такие вещи покупают в магазинах краски. В больших количествах. Может быть, какой-нибудь магазин поставлял ей химикаты? На адрес, которого вы не знаете? В ее фирму?
Они проезжают мимо церкви Святого Лаврентия.
Малин смотрит на окна квартиры — они черны, как и прежде.
Зак помог мужчине донести телевизор до квартиры. Тот живет на четвертом этаже, и теперь с Зака пот катит ручьями, в буквальном смысле слова.
Мужчина, пенсионер по имени Леннарт Тёрнквист, никогда в глаза не видевший свою соседку, говорит по поводу запаха:
— Так пахнет труп, лежащий в тепле.
Зак снова стоит перед дверью Веры Фолькман.
Смотрит на часы — несколько минут до полуночи.
Он разбегается, изо всех сил ударяет в дверь, но она не открывается, ничего не происходит.
Он снова вынимает пистолет, целится в замок и нажимает на спуск.
Оглушительное эхо. Звон в ушах. Зак выдавливает плечом дверь, и в нос ему ударяет невыносимый запах.
Выключатель. Свет.
Пустая прихожая и шуршание, доносящееся из кухни и единственной комнаты.
Подняв пистолет, он направляется в комнату, заглядывает в кухню и видит три клетки с животными, за сеткой живые кролики.
В комнате.
На стенах.
Зрелище, которого Закариас Мартинссон не забудет никогда.
65
Двадцать пятое июля, воскресенье
Я вожусь со своей сумкой.
Я убью тебя. И ты возродишься. Распаковываю свои вещи — синее нечто, маски, когти кроликов, мои белые паучьи лапы, все те предметы, которые часть меня.
Ладан и раскрашенные цветы.
Жертвоприношения в моем храме.
Как это началось? Это существовало всегда, было смыслом и целью моей жизни. Поначалу я пыталась бежать — на другой конец земного шара, в жаркие австралийские степи, на пляжи Бали. Обслуживала бассейны в домах состоятельных людей.
Но от нелюбви никуда не спрячешься.
И вот однажды я ехала на своем фургоне по городу, и мне навстречу попалось такси. На самом деле это произошло всего несколько недель назад. И на переднем сиденье был ты, папа. Состарившийся, но те же оставались глаза и те же пальцы, лежавшие на краю открытого окна машины. Ты наверняка ехал в больницу на какое-нибудь обследование.
И когда я увидела тебя, для меня вдруг все прояснилось.
Мудрость и невинность сошлись в моем теле, и мне пришлось начать — только так можно преодолеть то, что необходимо победить.
Я двигалась на ощупь.
Искала свет среди тьмы.
Ты снова спишь, мой летний ангел.
Ты далеко внизу, во мраке снов.
Ты висишь в ванной, сестра моя.
Это я нахожу тебя, трясу тебя, оплакиваю тебя.
Это мне предстоит вернуть все на прежнее место.
А затем мы понесемся вместе на велосипедах, будем купаться голышом в той воде, которая недоступна другим смертным.
Кролики, истерзанные, прибитые гвоздями к стенам. У них вырваны когти, кровь стекала с их лап тонкими струйками. Некоторые еще живы, их легкие поднимаются и опускаются, доносится писк и стоны. Некоторые провисели долго, их сгнившие тела спускаются до самого пола из сосновых досок.
В углу кровать, использованные белые хирургические перчатки, кушетка посреди комнаты и ряды баночек с химикатами вдоль стен. Баночки с красками, которые, наверное, использовались для того, чтобы нарисовать на стенах цветы. Брызги крови на полу, окровавленные скальпели и вонь, от которой у Зака кружится голова. Он опускает оружие, бросается к окну, откидывает крючок, широко распахивает створку в зеленый внутренний дворик и дышит, дышит, дышит.
Затем снова оборачивается к комнате.
Вот черт.
Как картина Фрэнсиса Бэкона.
Но Веры Фолькман тут нет.
И Туве тоже.
Янне заснул сразу после того, как им позвонил Зак. Малин видела, как он изо всех сил борется со сном на коротеньком участке от развязки на Абиску до Стюрегатан, но потребность организма в сне взяла верх.
Теперь он спит в машине, прижавшись лбом к стеклу. Какие сны тебе снятся, Янне?
Сны о том, как мы были молоды?
И как появилась Туве?
Мы одна семья. Почему мы так и не смогли этого понять, а разбежались в разные стороны, на глазах друг у друга.
Они стоят на лестнице возле квартиры, пьют кофе, который Пер Сундстен купил на заправке в Стонгебру. Карин Юханнисон работает в квартире, ищет улики, анализирует материал.
Свен Шёман тяжело дышит, на лице от усталости пролегли глубокие морщины. Пер и Вальдемар Экенберг молчат, выжидают, у них тоже сонный вид. Карим Акбар держится в стороне, почесывает щеку.