Я пытаюсь прикоснуться к твоим светлым теплым волосам, но мои пальцы, мои ладони не там, где ты, хотя я отчетливо вижу тебя, паря в небе прямо над тобой.
Девочки.
Я. Натали.
Петер. Ты прекрасно знаешь, что нас объединяло. Но ты, наверное, еще не поняла, что это значит. Папа тоже не понимал, отказывался видеть то, какой я была и есть.
То же самое с тобой, Малин, и твоим отцом, хотя и не совсем то. Ты обвиняешь свою маму в том, что она все портила, мешала ему заботиться о тебе.
Может быть, так и есть.
Но может быть, здесь что-то совсем другое?
Ты далеко подо мной, Малин.
Но все же близко.
От одного ты пока далека — от уверенности.
Но не сдавайся.
Сама я прекрасно знаю, что со мной произошло, но только ты можешь донести эту повесть до мамы и папы, рассказать им правду.
Может быть, правда поможет им?
Для меня это уже не важно.
Может быть, я сама — правда? Та единственная чистая и прозрачная правда, которая нужна человеку.
Ветер шевелит листья дуба, покачивает их. Это теплый ветер, но где же связь, сплетенные воедино нити, которые могут привести к разгадке?
Вода в озере, кажется, вот-вот закипит от жары. Горячая и неподвижная, как смертоносный яд, однако безгранично заманчивая. «Прыгай сюда — я утащу тебя на дно».
Что ты делала здесь, у озера?
Это место вовсе не выглядит зловещим.
Малин опускается на колени возле ямы, бывшей могилы. Прикасается рукой к земле. На пальцах остаются коричневые пятна.
Солнце отражается в глади озера, неправдоподобно чистой в ярком, ранящем глаз свете. Отблески от поверхности воды загораются, как вспышки, режут роговицу, как ножи, но Малин не хочет надевать солнцезащитные очки, ее интересует реальность — такая, как есть.
Блузка прилипла к спине.
— Послушайте, — раздается за спиной мужской голос. — По-моему, сюда заходить запрещено.
Это отец того загорающего семейства. Говорит нравоучительным тоном, но ведь он проявляет уважение к тебе, Тереса.
Малин поднимается, вытаскивает бумажник из кармана джинсовой юбки, показывает свое удостоверение.
— Малин Форс. Полиция.
— Надеюсь, вы поймаете это дьявольское отродье, — произносит мужчина в ее сторону, хотя взгляд его блуждает где-то на лугу за дорогой, среди поблекших трав.
31
Киоск возле Юльсбрубадет тоже закрыт, хотя в такой день, как сегодня, выручка могла бы быть немалой — на склоне у серо-черной воды бурной реки скопилось не менее сотни отдыхающих. В воздухе разносится гудение гидроэлектростанции, расположенной ниже по течению, турбины работают с максимальной нагрузкой, выпуская легкий запах металла.
Это лето просто создано для купания. Маленькие дети плещутся в небольшом огражденном квадрате на мелководье. Легкомысленные подростки кидаются в самые водовороты и потом с трудом выплывают; их почти взрослые, но еще не до конца оформившиеся тела пугают Малин, в них слишком много энергии.
— Хорошо здесь, — произносит Зак, сидя на корточках на склоне, спрятавшись в тени ели.
— Даже не знаю, насколько вода освежает. Думаю, там температура градусов тридцать.
— Да и потом, насколько она чистая?
— Когда так потеешь, постоянно думаешь о чистоте, — откликается Малин, вертя между пальцами листок дерева, мягкий и почти прохладный с одной стороны, жесткий и горячий с другой.
Киоск возле Глюттингебадет тоже оказывается закрыт. Этот частный бассейн пользуется сногсшибательным успехом, и через окружающий его забор Малин и Зак слышат радостные крики купающихся, их счастливый смех.
За спиной у них Шеггеторп, недалеко отсюда Рюд.
Неудивительно, что в бассейне полно народу. В этих пригородах, где живут в основном бедняки и иммигранты, наиболее типичным местом для летнего отдыха является собственная квартира.
— Поехали к Славенке Висник домой. Может, она больна?
— И все же это очень странно, — бормочет Малин. — Сразу все три киоска закрыты. Именно сейчас они должны приносить как никогда большой доход. Если она сама не стоит за прилавком в одном из них, то должна была, по крайней мере, кого-нибудь нанять.
— У меня появилась идея, Малин.
— Наверняка безумная.
— Безумной можно назвать эту жару. Давай искупнемся? Чтобы охладить мозги?