И вот в этот ад кромешный ты, Янне, хочешь поскорее вернуться.
Люди с одеялами в руках — они бьют ими по земле в тех местах, откуда валит дым. Впереди угадываются языки пламени, лижущие деревья.
— Таких масштабных пожаров в наших местах еще не случалось, — говорит Зак. — Они забивают огонь, чтобы он не распространялся. Ты знаешь, что сильное пламя может перепрыгивать от одной кроны дерева к другой на пятьдесят метров? Похоже на маленький взрыв, и это очень опасно. Пожарные могут оказаться в окружении огня.
Пока жертв нет, ни среди пожарных, ни среди добровольцев.
Пусть статистика такой и останется, пусть гибнут лишь неразумные обитатели леса.
Они встречают небольшую пожарную машину, Малин узнает двух коллег Янне на переднем сиденье, но не помнит имен. Они узнают ее, кивают.
— Крутые парни, — комментирует Зак.
— Типа того, — соглашается Малин.
Ряд машин редеет, добровольцев все меньше, пожарные из пяти бригад бегают взад-вперед по лесу, углубляются все дальше в массив пылающей зелени. И тут они замечают его — белый «фиат».
— Черт, вот же он! — восклицает Зак.
— Номер совпадает, — говорит Малин.
Припарковавшись рядом с «фиатом», они открывают все двери своего «вольво», и тут гром и жар ада охватывают их. Воздух заполняется острым запахом серы и горелого мяса, слышится свист огня, словно сам Бог объявляет тревогу.
Лето и огонь — настоящая парилка.
— Такое бы даже горячим финским парням не понравилось, — усмехается Зак, словно догадавшись, о чем думает Малин.
— Уж это точно. Здесь градусов сорок пять, никак не меньше.
Из огня доносятся крики. Два низко стелющихся облака дыма рассеиваются, и женщина ростом с Малин, в измазанной сажей одежде и с закопченным лицом появляется между двумя обуглившимися кленами.
— Славенка Висник, если я не ошибаюсь? — спрашивает Зак.
— К вашим услугам, — отвечает женщина.
36
Славенка Висник, Сараево, январь 1994 года
Они редко раздаются по ночам, эти взрывы, но иногда это случается, и тогда дети просыпаются, я прижимаю к себе маленького Миро, Кранска сидит на руках у папы, ее испуганные глаза прикованы ко мне, словно я смогу спасти ее, если воля Божья направит бомбы сербов на нашу квартиру, на наш дом.
Отдаленные взрывы, которые все приближаются.
От них начинают скрипеть половицы.
Теплое тело сына рядом со мной под одеялом, я чувствую это тепло через пижаму, я ощущаю, как тревожно бьется его сердце, и эти удары говорят мне о моем несовершенстве — он понимает, что даже мама не может избавить его от страха. Мы сидим вчетвером в кровати, спать невозможно, но мы дышим все вместе, наше дыхание сливается воедино, и, хотя война, бушующая за дверями, беспощадна и доведена до апогея, мы верим, что с нами ничего не случится, что мы в безопасности в этом коконе любви и мечтаний, который называется нашим домом.
Однажды днем я была на рынке. По дороге домой меня не убили снайперы. Но зажигательная бомба ударила в крышу нашего дома, пробуравила два этажа и взорвалась в квартире прямо под нами. Пламя, наверное, сразу поглотило вас, и весь наш дом уже превратился в огромный факел, когда я пришла. Люди держали меня, их теплые руки крепко вцепились в меня: я знала, что вы горите внутри, и рвалась к вам, хотела сгореть вместе с вами.
От вас не осталось даже пепла.
Ничего.
Таким беспощадным бывает огонь от начиненной фосфором зажигательной бомбы. Я спала той ночью на пепелище, на остатках нашей любви и мечтаний, пыталась вспомнить ваши запахи, лица и голоса, прикосновения вашей кожи, но все, что я ощущала, — это резкий запах огня и угля, слышала только выстрелы и звуки гаубиц, которые продолжали свою убийственную песню.
Утром я проснулась оттого, что холодный дождь стегал меня по голой шее. Я ушла в лес, мне было наплевать, что меня убьют или поймают. На холмах лежали облака, и через несколько километров меня схватили.
Прикосновения этих мужчин для меня не существовали, что бы они ни делали со мной, а то, что начало расти во мне из-за них, было лишь чудовищем, и ничем больше.
Я лежала на полу, все погрузилось в тень, мир казался желтовато-черным, но совершенно бесцветным.
Я хотела, чтобы они убили меня.
Но как бы они это сделали? Ведь на самом деле я уже умерла. А в снах мне являлись ваши лица, ваши голоса.
«Иди, мама, иди. Твой путь еще не окончен». Я любила и ненавидела вас за то, что осталась жива, за то, что вы являлись ко мне из вашей новой обители, чтобы рассказать об этом.