— Это что, вредно?
— Нет-нет, как раз наоборот. Но как физиотерапевт я замечаю в основном побочные эффекты таблеток, влияющие на моторику.
Он видит, что я не совсем его понимаю.
— Из-за некоторых лекарств начинаешь хуже двигаться.
Он аккуратно поворачивает ноги Люсьена в разные стороны.
— Так, давай-ка сначала ступни разогреем.
Люсьен недовольно кряхтит.
— А вы ему так ногу не вывихнете?
— Эти движения он мог бы делать и самостоятельно. Я только напоминаю его ногам, на что они способны.
Тибаут щупает и мнет его колени, затем берет в руки стопы и рисует ими круги, будто Люсьен едет на велосипеде. Он пару раз пукает. Тибаут отпускает его. Люсьен пробует продолжать сам, но у него не получается.
— Вот так.
Врач ловко переворачивает Люсьена, чтобы его ноги свесились с кровати, и надевает на него ботинки на липучках.
— Сейчас пойдем.
Двумя руками Люсьен обхватывает волосатую руку Тибаута, который потихоньку стаскивает его вниз и ставит в вертикальное положение. Люсьен несколько раз пружинит, сгибая и разгибая колени, словно хочет проверить, выдержит ли пол его вес.
— Через полчасика доставлю его обратно. Ты еще будешь здесь?
— Думаю, да.
Делая шаг, Люсьен каждый раз поднимает ногу слишком высоко и снова ставит ее на землю через каких-нибудь несколько сантиметров.
— Молодец, — хвалит его Тибаут, медленно продвигаясь вместе с ним по направлению к двери. Люсьен делает пару испуганных шагов, но топчется на месте. — Давай дальше, у тебя все отлично получается!
Тибаут подмигивает мне и приоткрывает дверь пошире. Из коридора доносятся его команды:
— А теперь вот эту ногу! Хорошо. А теперь ту. Нет-нет, вон ту.
Я остаюсь в палате один.
Хенкельманн лежит и смотрит на меня в упор. Я еще помню то время, когда у него были зубы. Но он не давал их чистить, поэтому десны воспалялись, а на зубах был кариес. Чтобы дантист мог делать свою работу, Хенкельманну приходилось каждый раз давать общий наркоз. И тогда ему просто удалили все зубы. Но десны у него стали такими твердыми, что он все равно мог себя укусить.
— Хочешь, я с тобой сыграю в эту игру?
Я встаю рядом с кроватью и осторожно касаюсь пальцем его руки. Я думал, что кожа на ощупь будет похожа на древесную кору, но она оказалась мягкой и теплой. Тут же слышится треск липучки на ремнях.
Не знаю, смогу ли я решиться. Пальцы у меня слегка трясутся. Я вытягиваю руку. Он задерживает дыхание. Я рисую пальцем круги у него перед носом и так быстро, как только могу, касаюсь губ. Ам! Чуть не поймал. Я слышу, как в ушах у меня зашумело.
— Какой ты быстрый!
Хенкельманн хохочет, от его движения койка под ним слегка позвякивает.
— Хочешь еще раз?
Он тут же замирает. Я дотрагиваюсь кончиком пальца ему между бровей и рисую линию до кончика носа. Это одно из немногих мест, где кожа у него гладкая. И не успел я даже дотронуться до губ — ам! Чуть не поймал. Хенкельманн снова громко хохочет, но мгновенно замирает, как только я собираюсь уходить.
— Ну ладно, еще разок.
— Ты придешь в гости?
В дверном проеме стоит Селма.
— В гости?
— В мою комнату.
— А ты закончила работать?
Она кивает, так низко опуская голову, что подбородок касается груди.
— Вообще-то я тут жду Люсьена.
— Пожа-а-алста.
Она наклоняет голову чуть набок, как другие девчонки, когда стараются выглядеть милыми.
— Моя комната на один… — она показывает наверх. — На четверть.
— В каком смысле — на четверть?
— Пока длинная стрелка не будет там.
Прижав палец к правому виску и закрыв левый глаз, она косится на часы над дверью.
— А потом?
— Мальчики можно на четверть. И дверь должна быть открыта.
Вдруг она хватает меня за руку и качает ее из стороны в сторону.
— И ты тоже мальчики.
— Ладно, — говорю я и тяну ее за собой, словно она стоит на водных лыжах, к лестнице. — Туда?
Ее живот сотрясается с каждым взрывом смеха.
Выпятив зад, Селма взбирается на лестницу. Каждый раз она ставит на ступеньку обе ноги и только затем идет дальше. Через каждые пару шагов она оборачивается проверить, иду ли я следом.
— Не обгоняй, иди за мной, — тяжело выдыхает Селма и машет рукой, не сгибая ее, словно шлагбаумом.
Рядом с дверным косяком висит табличка с именем и криво нарисованным солнышком.
— Тут я живу.
Сразу видно, какие из вещей принадлежат ей. Остальные — точно такие же, как во всех остальных комнатах. Стол и стулья — из общего зала. Шкаф такой же, как у Люсьена. Наверху рядком сидят куклы, уставившись перед собой невидящим взглядом.