– Это все Степаныч плотничал. – И зять вздохнул. – На все руки мастер был! И мужик отменный. А-а, чего там!..
– Леша-а-а! – заголосили с улицы. – Да что за наказанье! Где ты есть-то?!
– Вас Алексеем зовут?
Плетнев кивнул.
– Что вы хотели спросить?
– Я все понимаю, и менты вас наверняка спрашивали, но я так, на всякий случай… Вы той ночью…
– Я ничего не видел и не слышал, – перебил Плетнев, рассердившись. – Шел сильный дождь, а у меня крыша железная, дождь по ней очень шумит! Я не слышал ни-че-го. И ничего не видел.
Виталий покивал, довольно горестно. Он все вытирал о шорты большие волосатые руки, и вид у него был растерянный.
– Как бы мне этого гада… И, словно назло, ну никто ничего не видел, блин! Будто ослепли и оглохли все! Один он у меня был, понимаете? Никого из родни нет больше.
Плетнев точно помнил, что Виталий сказал – зять.
– А дочь где же? Дочь Николая Степановича? Если я правильно понял…
– Умерла давно, – Виталий перестал вытирать руки и колупнул скамейку. – Одни мы были с дедом, а теперь и его не стало! Мне бы только этого гада…
– Вы бы лучше в правоохранительные органы обратились, – дал ценный совет холеный жеребец Алмаз, и мужик махнул на него рукой.
– Да это понятно все! Только кто там чего искать будет, в органах этих! Невелика потеря – деревенский дед! И главное, ведь порешил из своих кто-то, больше некому! Ну, некому больше! Тут никаких чужих сроду не было, откуда им взяться-то?! Чтоб сюда проехать, нужно пропуск получить, а это все непросто…
– Непросто, – согласился Плетнев. Ему пропуск, ясное дело, оформляла секретарша.
– Нужно, чтоб бумага была, в гости едешь или в дом свой, и от шоссе неблизко, просто так ногами не дойдешь! Да ясное дело, свой кто-то!
– Леша, тудыть тебя за ногу! – закричала Валюшка.
– Мне надо идти, – заявил Плетнев.
– Вы, если чего вспомните, скажете?
– Мне нечего вспоминать, Виталий. Я бы с радостью вам помог, но я на самом деле ничего не видел и не слышал.
– Ну, оно понятно. И «Волгу» куда девать, ума не приложу!
Плетнев автоматически посмотрел на машину с раззявленным багажником и поднятым капотом.
Она приткнулась рылом почти к самой яблоне, и было совершенно понятно, что ездила она редко, вон даже трава не примята! А рядом, чуть левее, почти у самой дорожки, ведущей к дому, остались отчетливые, намертво засохшие глубокие отпечатки протекторов.
И это оказались совершенно особенные протекторы!..
Плетнев посмотрел, отвернулся, а потом еще раз посмотрел.
Если бы не зять Виталий, он бы, пожалуй, нагнулся и рассмотрел как следует, но зять топтался тут же, вздыхал и маялся, и наклоняться Плетнев не стал.
– Я к вам загляну еще, – пообещал он неожиданно для себя и вышел на улицу, по которой металась очень сердитая Валюшка.
– Да куда ты девался-то! На столе все, а он гуляет! И мы с утра не евши!
По парниковому коридору с распахнутыми пленочно-реечными дверьми, из которых несло влажной жарой и навозом, они кое-как добрались до беседки, где за круглым столом восседал Витюшка, а через перила, к саду передом, к столу задом, свешивалась худая белобрысая личность лет десяти. Исцарапанные ноги болтались.
– Это Артемка наш, – представила Валюшка худосочную задницу. – Внук. Садись, садись, Леша.
Перед Алексеем Александровичем появилась глубокая щербатая тарелка с широкой синей полосой, полная жаренной до золотистого цвета картошки, сбоку пристроена малость привядшая сарделька, про которую Валюшка с огорчением сообщила, что пока она по улице бегала, сардельку «упустила». В центре стола красовалось блюдо с зеленым луком, укропом, морковью и огурцами и покрытая льняным полотенчиком тарелка. Валюшка откинула полотенчико, и под ним оказался хлеб, нарезанный толстыми ломтями.
– Ты ешь, ешь, – приговаривала Валюшка, уписывая картошку. – Я потом еще за добавком схожу!
Плетнев ковырнул в своей тарелке.
И что теперь с этим делать? Есть?! На самом деле есть жареную картошку с сарделькой?
– Может, ты с луком любишь? – встревожилась Валюшка. – Мы с Витюшкой с чесночком больше уважаем! Да чего глядеть-то на нее, она и так вся остыла. Ешь давай. Артемка, иди, сынок, за стол, чего ты там висишь!
– А я, бабушка, не хочу.
– Я тебе щас как дам не хочу! Крапивы, значит, хочешь?
– И крапивы не хочу! Мороженого хочу!
– После мороженое будет! Я тебе двадцатку дам, и съездишь!
– Мне двадцатки мало, – заявил Артемка, усаживаясь за стол. – Нам на двоих с Игоряном полтинник надо.
– У Игорька своя мама есть, она ему даст.