– Конечно, Маратик, сейчас все, все будет, только бабушке надо в отделение собираться, заявление на Любку писать… Но сейчас, сейчас…
– А чего Любка поперла?!
– Марат, это тебя не касается, – подала голос его мать. Она нашла ключ и теперь зачем-то поворачивала его в замке туда-сюда. Ключ поворачивался с трудом, видно было, что пользуются им редко. – Это взрослые дела, не очень приятные.
– А я маленький, да?!
– Чего тебе, кашки или омлетик?
– Да ничего мне не надо!
– Маратик, ты же сказал, что завтракать хочешь! Бабушка так обрадовалась! Ты мало кушаешь! Совсем не кушает, – вдруг повернувшись, пожаловалась она Плетневу плаксиво.
– Здоровее будет, – задумчиво сказал он. – Потом не придется худеть… у французских докторов.
Нэлли Лордкипанидзе захохотала – между прочим, он уже заметил, что смеется она всегда с удовольствием и от души.
Маратик, окончательно раздумав завтракать, подбрасывал и ловил телефон и на бабушкины причитания не обращал никакого внимания, дочь Регина все ковырялась с замком, потом Тереза Васильевна удалилась в дом, велев Плетневу «подъезжать через пятнадцать минут».
Вместе с Нэлли они вышли на улицу, и она еще повернулась, чтобы накинуть крючок. Плетнев подождал.
– Как теперь ее спасать?
– Кого? – не понял Плетнев.
Нэлли вздохнула.
– Любу. Как-то же надо ее спасать!.. Тереза Васильевна человек… сложный. С ней лучше не связываться. Раз уж она взяла в голову, что Люба виновата, значит, Любе несдобровать.
– Н-да, – неопределенно заметил Плетнев. – А кем она трудится в Газпроме, не знаете?
Нэлли пожала плечами.
– Да вы поймите, – произнес Плетнев с досадой, – это все ерунда. Когда именно пропали кольца-серьги, никто толком сказать не может. То ли вчера, то ли в пятницу. А может, в среду. Двери у них не запираются, как и у всех. Они сами толком не знают, где ключи! Эта… дочь…
– Регина, – подсказала Нэлли.
– Дочь Регина долго не могла их найти, а когда нашла, оказалось, что замок почти не работает. Вы же видели! У меня в доме тоже замок плохо работает, им очень редко пользовались. Кто угодно мог зайти и взять из коробочки то, что там лежало. В любой момент. – Тут он вспомнил, что хотел спросить: – А внук Маратик у вас бывает?
Нэлли удивилась:
– У нас с мамой? Нет, никогда. Они вообще к нам не заходят, ни Тереза Васильевна, ни Регина. Они считают нас странными. А Тереза Васильевна, – тут она улыбнулась, – не одобряет странных людей. Она же в Газпроме работает. А там все приличные.
– Приличные, – повторил Плетнев. – И еще телефоны, которые тоже пропали!
– Что телефоны?
– Почему украли только два, а один оставили? Тот, что у внука? Его телефон в полной сохранности.
– И почему?
– А вы не догадываетесь?
– Нет.
– Вот и хорошо, – неожиданно заключил Алексей Александрович.
Она смотрела на него очень внимательно, и он тоже взглянул, хотя без темных очков на ее волосы смотреть было противопоказано.
А еще у нее… глаза.
Н-да. Глаза. Ну и что?..
Изумрудная трава, золотое солнце. Изумруды уволокли волки. Мы в город Изумрудный идем дорогой трудной, идем дорогой трудной, дорогой непростой!..
– Элли, – спросил Плетнев, думая о волках и изумрудах и называя ее тем именем, которое больше всего подходило девушке из Изумрудного города, – Николай Степанович не рассказывал вам, как получилось, что кто-то застрелил собаку? Не просто какую-то там, а любимую собаку Федора Еременко?
Она подумала немного.
– Дело было зимой, а мы приезжаем летом. Зимой бываем, конечно, но редко. И вот когда мы летом приехали, про собаку разговор уже не зашел. Это стало далеким прошлым.
Она говорила очень чисто и правильно, и все же именно в этой безупречной правильности чувствовался даже не намек на акцент, а какой-то смутный штришок, и это было очень красиво.
– Николай Степанович сокрушался, что так вышло с Волком. Одно время он сам держал собаку, и мы очень ее любили. Она умерла в глубокой и счастливой старости. И мы горевали. А Николай Степанович решил больше собак не заводить, чтобы не портить воспоминания о той, которую звали Ласка.
– Вы смеетесь? – уточнил Плетнев, и она покачала головой.
Они дошли до забора, к которому был приткнут ее мотороллер.
– Вы точно хотите самостоятельно везти Терезу Васильевну в отделение? Я могу вас выручить, мне привычней.
– Нет уж, – сказал Плетнев. – Я съезжу. А вы на чем добираетесь в Москву? На этом? – И он показал на мопед.
Элли захохотала.
– На электричке, конечно! Пока был жив папа, он нас возил, а потом мы так и не научились водить. Мы, видите ли, бестолковые. Когда происходит открытие сезона, нас сюда доставляет кто-то из бывших папиных учеников. Это как заброска экспедиции на дрейфующую станцию «Восток»! Мы везем все, а все на электричке не увезешь. А летом на поезде. Наш дедушка, который очень любил эту дачу, до конца своих дней называл железную дорогу чугункой! Так и не мог привыкнуть.