– Откуда вы знаете, что он москвич?
– Мы здесь так давно, что всех знаем! Наш участок получил еще дедушка, по-моему, году в сорок шестом. Папа родился в Твери, потому что бедная бабушка не смогла дотерпеть до Москвы. Она очень старалась, но не дотерпела. А дедушка все проворонил, он был занят. Когда дедушка работал, он ничего вокруг не видел и не слышал.
– Чем таким он занимался?
Она удивилась как будто.
– Русским языком. Он был филолог, очень знаменитый. Есть даже его собственный метод сопоставления согласных. Он так и называется – метод Лордкипанидзе. Он утверждал, что глубину и красоту русского языка может как следует познать только тот, кто не является его носителем. Дедушка был родом из Кутаиси. И бабушка оттуда же. Он жил и работал в Ленинграде, но потом специально съездил в Кутаиси и женился. Должно быть, чтобы бабушка тоже как следует познала всю красоту русского языка. Он много работал с Корнеем Чуковским. Тот любил работать именно с филологами. А с дедом они дружили.
– Это тот ваш дед, который называл железную дорогу чугункой?
– Конечно, – радостно согласилась Элли. – Он утверждал, что это фонетически гораздо более правильное слово. «Чу-гун-ка» – в этом слове слышится, как идет поезд. А в слове «э-лек-три-чест-во» слышится только ленинский план ГОЭЛРО!
– Гениально, – сказал Плетнев, наслаждаясь. – Просто гениально.
– А потом так же поступил папа.
– Он называл самолеты аэропланами? В фонетическом смысле?
Элли захохотала.
– Папа был физик! Нет, он просто поехал в Кутаиси и там женился на маме. Чтобы она познала красоту физических формул, не являясь носителем глубоких знаний.
– Теперь ваша очередь? Ехать в Кутаиси и выходить там замуж?
– Я уже вышла! – громко и весело сообщила Элли из Изумрудного города. – В Москве!
…Понятно. Никто не собирается тебя соблазнять на деревенском лугу над речкой. В этом нет никакой необходимости. Здесь, в эдеме, все давно и прочно счастливы и называют железную дорогу чугункой.
– Хотите, вечером в лес съездим? Тут есть прекрасный велосипедный маршрут! Только нужно одеваться, иначе слепни сожрут. Я вам покажу! Там кружок всего километров тридцать, и очень красиво. Озера, березовая роща, моя любимая. И ехать не трудно, только два затяжных подъема, и все время асфальт.
– Спасибо, я подумаю.
– Там правда очень красиво! Можно грибы пособирать, но я не знаю, пошли они или нет еще.
– Огурцы пошли, – подумав, сообщил Плетнев, и они посмотрели друг на друга.
…Кто ты такая? Почему мне нравится разговаривать с тобой и я не чувствую никакой опасности, вранья и фальши?
…Кто ты такой? Почему у тебя все время такой глупый снисходительный вид, но ты хорошо смеешься и плещешься в речке, как мальчишка, который наконец-то дорвался до воды?..
Пока они смотрели – секунду или две, – плетневский велосипед, как норовистая лошадь, вдруг сделал прыжок в сторону, Элли ахнула, а Алексей Александрович осознал себя в очередных зарослях. Прямо перед его носом качался цветок, из которого с возмущенным гудением вылетел шмель.
Плетневу показалось, что он оглянулся и покрутил у виска мохнатой лапкой.
Алексей Александрович закрыл глаза.
– Что с вами?! Вы не ушиблись? Вы целы?
– Отстаньте от меня, – велел Плетнев и очень унизительно, задом наперед стал выбираться из куста.
Выбрался, осмотрел свои изодранные локти, отряхнул джинсы и выдрал из волос колючку.
На Элли он не смотрел. Нет уж, извините.
Она суетилась вокруг, как та самая кура из процветающего хозяйства бывшего банкира, хлопала крыльями и кудахтала:
– Это я виновата, я вас заговорила! Простите меня! Дайте я вас отряхну. Вот здесь нужно йодом смазать, иначе будет болеть. У вас есть йод? Или лучше поедем к нам, я сама все смажу.
– Послушайте, – сказал Плетнев, – неужели вы не понимаете, что мне неловко? Не приставайте ко мне.
Она подняла его велосипед и вдруг заявила:
– Я изо всех сил стараюсь к вам не приставать. Неужели вы не понимаете, что мне неловко?
Плетнев воззрился на нее, но она изучала его велосипед, и ничего невозможно было понять.
…О чем она сейчас сказала, а?.. О попытках намазать его йодом или о чем-то другом? И если о другом, то о чем?.. А если о том самом, что это значит? И значит ли что-нибудь?..
Безопасней для них обоих будет пропустить, проскочить опасный момент, и Плетнев его пропустил. В конце концов, он сделал блестящую карьеру и умел очень хорошо и очень быстро думать.
– В третий раз за день, представляете? – Он забрал у нее велосипед. – А когда-то я прекрасно катался!