Зыкин только рукой махнул и, свирепо глядя Игнату в глаза, спросил вкрадчиво:
— Почему из Москвы позвонили именно Соне?
Игнат пожал плечами, мол, мало ли какие у них отношения.
Зыкин уже бежал вверх по склону, Вероника, держась за сердце, семенила за ним. У Никсова хватило ума задать художникам последний вопрос:
— На чем Эрик поехал?
— Он не поехал, а побежал. Соня уговаривала его на тот берег переплыть, у них там велосипеды. А Эрик сказал: «Нет, это слишком долго!» и побежал к шоссе, чтобы там поймать попутку.
Никсов догнал опера только около дома.
— Заводите вашу красавицу. Поехали! — крикнул Зыкин.
— Где же мы будем искать Эрика?
— На станции. Где же еще?
— Я тоже еду. И не спорьте! — просипела чуть живая Вероника.
Погоня, господа, погоня! Никсов гнал машину на предельной скорости, а опер не закрывая рта ругался. Все у него были виноваты, но больше всех доставалось Веронике:
— Если бы вы, дамочка, не давали мне дурацких советов и препятствовали моему желанию арестовывать преступника, то он бы сидел у меня уже здесь, вот на этом самом месте.
— Но вы же не знали, кого из двоих арестовывать?
— Знал. Да я еще раньше догадался. У Игната отношения с племянницей вашей… ну как ее, у которой корова?
— Анна Васильевна.
— Вот-вот… Раз у него в деревне баба есть, не будет он по ночным дорогам к Соньке ездить. Он что — многостаночник? И потом в пятницу он со всеми вместе в бане мылся.
Тут уместно сообщить, что Зыкин с медсестрой Соней не о чем поговорить не успел, потому что не застал ее в поликлинике. Предположения Вероники о том, что Эрик посвятил Соню в свои планы, тоже были ошибочными. Он все хотел сделать сам.
А дело обстояло так. Вернувшись из поликлиники в избушку на курьих ножках, как называла внучка прозвала пятистенку, Соня увидела на столе карамельки в вазочке.
— Откуда?
— Гость был, — сказала старуха.
Слово за слово, и выяснили, что это за гость приходил. И все-то он вопросы задавал, а старая бабка ему отвечала.
— Что ему надо-то было? Про Эрика, говоришь, спрашивал? И что ты ему говорила?
Тут бабушка струхнула, вид у внучки был очень рассерженный.
— Что ему говорить, если он и так все знает.
Что именно может знать опер, Соня уточнять не стала, но, как говорится, призадумалась, и решила на всякий случай Эрика предупредить. Уж больно странные события происходят в Верхнем Стане!
Эрика взяли на стоянке такси около станции Калуга II, когда тот уговаривал таксиста везти его в Москву. Таксист канючил, мол, у него бензин на исходе (тоже мне — проблема!) и запаски нет, а потом заломил такую цену, что сам смутился. Тут опер Эрика и прихватил. Браслеты только звякнули на узких запястьях. Никсов заголил арестованному руку. Царапины поджили, но все четыре розовые дорожки от когтей просматривались хорошо.
— Он! — сказала Вероника. — Точно, он.
Эпилог
Не в традициях жанра писать эпилоги. Убийца найден, его накажут — что же еще? Но к героям привыкают не только читатели, но и автор. Кто знает, встретится ли он с ними опять?
Лева Шелихов был вполне удовлетворен результатом расследования. С агентством «Эго» он расплатился по самой высокой таксе и заверил, что будет и дальше пользоваться его услугами. Отношения Льва Леонидовича с Руладой пока так и остались непроясненными. Но это уже совсем другая история.
«Запорожец» нашли и вернули владельцу. В чужих руках машина не пострадала, потому что все, что в ней можно было изуродовать — было изуродовано еще до похищения. Пасечник и раньше, если ехал куда в дождь, зонт брал — протекала крыша-то, а щели в полу такие, что видно, как земля между колес бежит. Кряхтит машина, а едет. А что еще нужно от средства передвижения? Амнистированных не нашли, они как в землю канули. Вся деревня была за них рада.
Как выяснило следствие, найденный Зыкиным вещдок, а именно обрез, схороненный в церкви, арестованному не принадлежал. Зыкин съездил в Верхний Стан и предупредил всех, что завтра с утра приедет «на поголовное снятие отпечатков пальцев». Опер еще до машины не дошел, когда Петька-Бомбист догнал его и повинился. Бомбист расчитывал, что если сам во всем сознается, то ему немедленно вернут его собственность. А опер развел такую баланду! «Не имеешь право, это огнестрельное оружие, будешь отвечать по закону…» В общем, дело замяли, обрез не вернули. «Тьфу на вас и еще раз тьфу!» — так отреагировал Бомбист на самоуправство властей.
Марья Ивановна давно дома, ждет не дождется, когда снимут гипс. А пока она нашла способ передвигаться без костылей. Берешь табуретку, ставишь колено загипсованной конечности, а здоровой ногой делаешь шаг. Потом, стоя на здоровой ноге, двигаешь табуретку… и так далее. Получается очень ловко, и подмышки не болят.
Верная Вероника все еще пребывает в Верхнем Стане, хотя Желтков, отчаявшись заполучить жену назад, шлет ей угрожающие телеграммы: «Гортензия вянет что делать» или «Ты забыла меня печень».
— Опять экономит на букве «у», на запятых и вопросительных знаках, — ворчит Вероника. — Наверное на телеграфе решили, что его тексты — шпионский пароль. А про гортензию — врет. Просто цветы желтеют. Скоро осень…
Она так и не созналась никому, что похитила в интересах следствия две безделушки. В комнате Эрика ей приглянулась маленькая, керамическая фигурка быка. У Игната она разжилась металлическим стаканчиком. «Это не воровство, — уговаривала она себя. — На глянцевых боках этих штучек замечательно видны отпечатки пальцев. И не моя вина, что Зыкину эти вещи теперь не понадобились».
Мы уже говорили, что при задержании Эрик никакого сопротивления не оказал, но в отделении милиции от всех обвинений отказался. Допрос вел сам Зыкин, поскольку следователь был в отпуске. Потом, перед лицом очевидного, Эрик сознался, что действительно подрался в церкви с гражданином Шульгиным Андреем, но вовсе не убивал его. Гражданин Шульгин сам оступился и упал вниз. А что касаемо гражданки Марьи Шелиховой — не видел, не знаю, в московской квартире ее не был — словом, полный отказ.
Тогда Зыкин решил устроить очную ставку. Что он ждал от этой встречи, он и сам не знал, но как выяснилось — рассчитал правильно. Марью Ивановну привез в отделение уазик. Она категорически отказалась пользоваться костылями и вползла в кабинет Зыкина с табуреткой, о которой уже было рассказано.
Эрик как увидел Марью, так и вскочил со стула, затрясся весь. Потом закричал: «Ненавижу!» и разрыдался. После этого допросы потекли как по писанному. Эрик во всем сознался.
А Марья Ивановна потеряла покой. Днем она была тихая, задумчивая, подолгу сидела, уронив руки в передник и глядя на далекий пейзаж, а ночью никак не могла уснуть:
— Знаешь, Верунь, я как его в милиции увидела, передо мной словно вся жизнь прошла. Объясни, как я сразу не угадала в этом мальчике сына Улдиса? Он так похож на отца!
— Он не мальчик. Он взрослый, злобный мужик. И он хотел тебя убить.
— Я ведь могла отослать в Ригу эти документы? Я просто не знала, что они им нужны. Мне не пришло это в голову. Попроси он у меня эти бумаги, я отдала бы их с радостью. А теперь — такая беда! Его нужно защитить. У меня есть брошка с брильянтами. Она принадлежит его отцу. Если найти хорошего адвоката…
— Спи, глупая старуха, — злилась Вероника. — Тебя ничему не учит жизнь. — Она уходила из спальни и выключала свет.
Тогда Марья Ивановна молча плакала в темноте. Вдоль кровати, растянувшись, как старая горжетка лежал, верный Ворсик. Ему можно жаловаться, он не осудит.
— Он сказал — ненавижу! А я бы могла его любить. Боже мой… Как грустно. Но если найти хорошего адвоката…
Акция всеобщего благоденствия в честь Анны Пророчицы, Анны-Скирдницы, а также Саввы — Скирдиника состоялась во время. Как она прошла, сказать не можем, поскольку там не были, но, наверное, хорошо. У Флора всегда все получается хорошо, а экологически чистое некоммерческое искусство сейчас в большой цене.