В дверь тихонько постучали. Она стояла перед ним и, пряча глаза, говорила смущенно:
— Вы сказали побродить… Мне тоже что-то не работается сегодня…
Они бродили по его тропинкам, и Виктор Макарович не переставал удивляться метаморфозе, происшедшей с ним: вновь мир наполнился красками, а жизнь обрела смысл и значение. Тягости, едва не раздавившей его, как не бывало. Он шел легко по шуршащей листве, ловил редкие лесные звуки, и собственный голос казался ему непозволительно громким в этом молчаливом царстве.
— И что же за работа держит вас взаперти? Диссертация?
— Что вы! Я просто учительница. Уроки пишу. Всегда в конце отпуска приезжаю в какой-нибудь дом отдыха и пишу.
Она так и сказала: «уроки пишу». Не «планы составляю», а «уроки пишу», будто — «пьесу пишу», «роман пишу»…
— Как это уроки? Впрок, что ли?
— Да, на весь учебный год, по русскому языку и по литературе.
В прошлом он немного работал учителем истории и, зная, что такое ежедневный план урока, смотрел теперь на нее с недоумением.
— Разве теперь так требуют?
— Да нет, это совсем необязательно! — засмеялась она. — Это только я, наверно, такая ненормальная: если заранее не напишу — весь год, как слепая: куда вести, чему учить?
— Представляю, сколько книг вы с собой возите!
— Зачем? Только программу…
— А как же предложения для примеров там, для разборов?
— А я их сама придумываю. Здесь легко придумывается. Не люблю, когда произведения классиков растаскивают по предложениям: «Нивы сжаты, рощи голы» — разберите по членам предложения… Ой, лучше не спрашивайте, а то меня не остановить…
Но они продолжали и разговаривали весь день о ее работе, о ее учениках. Вместе придумывали предложения.
Засыпая, он улыбнулся: «Елена свет Андреевна, учительница первая моя…» И то, что звали женщину, как и его дочку, делало ее еще ближе.
А утром, проснувшись, и вовсе обрадовался, как мальчишка: ночью неожиданно выпал снег. Это в августе-то — зима? Ветви сосен опустились под тяжестью чуть не до земли, каждый кустик, каждый будылек, надрываясь, нес эту неожиданно свалившуюся на него ношу.
Виктор Макарович зачарованно смотрел в окно. Странное это чувство — неожиданности. Ему бы сейчас рассердиться, возмутиться от одного только сочувствия вот этим сосновым веткам, этим тщедушным прутикам и еще не отжившим цветам, а он стоит и радуется.
Виктор Макарович вспомнил, что однажды он уже пережил вот такую же радость неожиданности. Только тогда, наоборот, прилетев ночью из своего еще зимнего края в южный город, он утром увидел за окном номера буйно цветущее абрикосовое деревце. Ни одного листочка и сплошь, от вершинки каждой веточки и до ствола, бело-розовые, плотно нанизанные лепестки. Стоял тогда вот так же распахнутый настежь, обновленный, обнадеженный. И долго потом жило в душе это чувство — «абрикоса цветет!».
В чемодане он нашел толстый свитер и теплые носки. «Спасибо тебе, Таня! Молодец, Таня!» И тут же подумал: «А есть ли у нее, у Елены Андреевны, теплые вещи?» И задохнулся, пораженный. Да что это с ним?
У нее были теплые вещи: на завтрак она пришла в брюках и свитере, а потом, когда пошли в лес, она надела куртку с капюшоном.
Она стояла по щиколотку в снегу и палкой отряхивала деревья. Он подошел и тоже стал помогать ей.
— «Ветки сосен гнутся под тяжестью снега, — сказала она, будто готовый текст прочитала. — Кажется, они вот-вот сломаются. Но ветер разгонит облака, снова засветит солнце и растает снег. И сосны вздохнут свободно…»
Руки ее были влажные и холодные, как бывало у дочки, когда она лепила бабу или играла в снежки. И он поднес эти пальцы-ледышки ко рту, дышал на них, согревая, целовал каждый в отдельности. Она беззвучно плакала.
«И не такая уж она красивая… И глаза вовсе не синие, а серые, с прозеленью. Это они из-за голубых белков кажутся синими… Но это уже не имеет никакого значения, — думал он и целовал и эти совсем не синие глаза, и соленые от слез губы… — Что же теперь будет? Что же будет?» — билось в его мозгу, не давало отдаться вот этому мгновению.
— Зачем я приехала сюда? Зачем? — шептала она. — Зачем?
На его плечи, словно на ветки сосен, навалилась снеговая тяжесть…
Елена Андреевна уехала в тот же день, не простившись с ним, не оставив даже записки. Адрес ее он узнал у администратора санатория, но так и не воспользовался им ни разу.