А от Сергея за всю войну не было ни одного письма. Как в воду канул. С ума сходила Таня и к весне добилась-таки: ушла на фронт. Казалось ей, что там скорее его найдет. И был прощальный вечер в клубе.
И Таня читала и читала стихи Есенина, а люди все просили и просили…
А потом поднялся к ней на сцену дедушка Игнатий (давно уже сам собой перестал существовать его молельный дом), поцеловал Таню троекратно, перекрестил: «Спаси тебя Христос, дочка!»
Но Христос не спас. Скоро пришла в сельсовет на Таню похоронная. И похоронная эта, и амбарная книга, исписанная стихами, и платье из бабушкиной кашемировой юбки, в котором Таня выступала, теперь в комнате Славы, в новом их клубе. Там же среди других фотография Сергея.
А он ей, Елене Петровне, все еще снится. Как они по вербочки на лыжах идут. Она падает, а он поднимает ее, и оба хохочут на весь лес!
Вот она, улица Сергея Есенина, засверкала окошками! Это первая в их совхозе улица из двухэтажных благоустроенных домов. Не узнать теперь того места, где когда-то они с Зойкой торили пимами для Тани тропинку по целине снега к старенькому клубу. Только реденькая березовая рощица от тех времен осталась. За новым клубом и не видать ее отсюда совсем.
Поднялась Елена Петровна — на вечер повернуло солнце. Шла берегом, близко к воде, слушала речку, попыталась сравнить ее с чем-нибудь. Была у нее такая привычка, сравнивать — от многолетнего, постоянного, видно, чтения. Да разве можно речку сравнивать с чем-то? Что-то с ней, наверно, можно, а ее — нет. Так же, как стук человеческого сердца… Вот уж истинно сказано:
У поворота они разошлись: речка в одну сторону, Елена Петровна — в другую, огородами, попрямее, устала все-таки.
Ах, Киношка, Киношка! Лариса свет Степановна, растревожила ты, разбередила мою душеньку!.,
Открыла ставни, присела на крылечке.
Поутих ветер. Поочистилось небо. И словно нарочно для того, чтобы пообещать наконец людям добрый, ведренный день, ясно закатывалось солнце.
1975
В лес по ягоды зимой
Свадьба эта свалилась на Ольгу совсем неожиданно. Все пошло наперекосяк.
«Ох, не ко времени, вот уж не ко времени-то!» — с такими мыслями ложилась, с такими вставала. На ферме подкормка турнепсом началась, лишняя телятницам работа, а ей, бригадиру-то, за всеми усмотреть надо, за все ведь в ответе. Тут покосы подоспели. И эта со свадьбой!
«Эта», девятнадцатилетняя дочь Любка, Любушка, Любава, спала в своей горенке, затянутой от света занавесками. И во сне улыбались ее губы. Ольга зашла в горенку, чтобы поднять дочь, да пожалела. Постояла, потопталась возле кровати, на шее дочери под смоляной косой разглядела темно-вишневый следок. Прикрыла простыней: удержу не знают.
И вдруг захлестнуло ее болью. Будто теперь только дошло до Ольги: ведь уезжает ее Любушка на чужудальню сторонушку. Одна она теперь, на всем белом свете одна-одинешенька.
Печально-сочувственно смотрел с портрета муж Василий, «Все, Вася, кончилась и моя жизнь, — сами собой родились слова эти. — Все… все…»
Десять лет прошло, как схоронила она Василия. Плохой смертью помер ее Вася: сгорел, от вина сгорел. Одно было утешение, что не парня ростит — девка-то не запьет. Не пережить бы ей, однако, если бы сын был да по отцовской тропке пошел. Сколько таких примеров только в их деревне. Сладу не стало с мужиками. Матерям да женам смотреть на них — лиха беда.
Потому и Витя, зятек-то новоявленный, к душе пришелся, что трезвенник. Как пришел он в первый раз, Ольга, по обыкновению, на стол собрала. Да не поллитровку «Московской» — пузатенькую бутылочку коньяка выставила, знай, мол, наших! Соседа Семена скричала, он на такие дела почуткой — и не позовешь, так явится. Тоже вот — на все руки мастер, а до того дошел: жена Лида девчонок недавно сгребла да в город от него к матери укатила.
Разлила Ольга коньяк, а Витя вспыхнул, будто маков цвет: я, мол, не пью. «Куражится, — подумала Ольга, — цену себе набавляет!»
— Ну, хоть пригуби за компанию!
Пригубил. И видно было — без охоты… Покорил будущую свою тещу тем самым, ох покорил!
— Е-мое, твоя телега! Да какой же ты после этого лейтенант! — не на шутку расстроился Семен. — И после этого верь тебе, будто танком управляешь!
— Не танком, а целым взводом! — похвастала Люба.
А Витя вспыхнул еще круче, взмахнул благодарно в сторону невесты золотистыми ресницами.