«Вот и кончилась эта ночь! — подумал Саша и покосился на огромную кочку. Муравьишки, ма-аленькие, бегали туда-сюда и не обращали на него никакого внимания. — А во сне были большие, как люди. Лучше вы были бы и не во сне как люди. Опять я один…»
— Са-а-ша-а! — услышал он. — Са-а-ша-а!
Голосов было много, и он понял: так это же его зовут!
— Я нашелся! Я нашелся!
Первым к муравьиному дому прибежал Капи. Он так кинулся к Саше, что тот не удержался на ногах, и они покатились в обнимку по траве.
— Саша! — окружили его все. Он поискал глазами маму или бабушку, не нашел и ткнулся головой в грудь своей учительницы.
— Нашелся! — она обнимала его и плакала. — Нашелся, родненький!
«Будто что она моя мама», — подумал Саша и сказал:
— Наталья Юрьевна! Помните, Люда написала: «Муравей муравью — друг, товарищ и брат?» А теперь и я тоже ихний друг, товарищ и брат! Я у муравейника спал, и мне было не страшно!
— Эх, ты — «друг, товарищ и брат»! — засмеялся дядя Вася, приподнял Сашу и потряс, как мешок с картошкой.
— Эх, ты, — вздохнул и Иван Тимофеевич. — Путешествуешь, а мама…
— Не надо, — остановила его Елена Егоровна. — Он же просто герой! Один ночевал в лесу!
— Нет, Елена Егоровна, не один! Вот же они — муравьишки! Шевелятся!
— А где же Анатолий? — начал оглядываться Василий.
— Он, как увидел парнишку, заторопился в избушку: «Пойду, говорит, его маму успокою…», — объяснила Елена Егоровна.
Дядя Вася взял Сашу, как маленького, за руку, а Наталья Юрьевна за другую, и так они пошли по лесу, как мама, папа и сынок.
— Наталья Юрьевна, — хитренько посмотрел на свою учительницу Саша. — А мы ведь с вами сегодня опять, наверно, в школу опоздаем!
— Нет, без чая я вас не отпущу, — тихо, но решительно сказал лесник Анатолий Иванович, когда мама, обнимая сына, вздохнула:
— Ну, теперь скорей — домой!
— Нас там ждет бабуля! И моя сестренка Иринка! А больше нас никто не ждет, да, мама? Да, мама? — заглядывал Саша в мамино лицо.
— Да, сынок, а больше нам никого и не надо…
— Вот здесь попьем, на воздухе, — вынес лесник самовар. — Сейчас все соберутся, и… Сашок, собирай-ка сухие шишки!
— Тепло сегодня и ясно, как весной, — Сказала Наташа, с завистью глядя, как катается по мягкой листве Саша.
— Славный парнишка! — откликнулся Василий.
— Представляешь? — сказала Наташа. — Я их буду учить со второго и до десятого!
— Представляю! — засмеялся Василий.
— Хорошая осень, — приближаясь к домику, сказал Иван Тимофеевич. — Может, и зима побалует, не озлится…
— Да, — согласилась Елена Егоровна, опираясь о его руку, — славная осень. Грустно только: дни пошли на убыль…
— Ничего! — оптимистически воскликнул Иван Тимофеевич. — Ничего! В декабре опять начнут прибывать!
А Саша, не думая ни об осени, ни о весне, ни о зиме, ни о лете, собирал для самовара шишки, бегал по ним, скользил, как на катке. Вот шлепнулся, перевернулся на спину и засмотрелся ввысь, куда смотрели вершинами сосны. Набегавшийся Капи тоже прилег рядом, положил голову на лапы. «Какое счастье — я опять в лесу! Эх, если бы рядом со мной была Альта…»
А за пригорком у дороги ждала своих пассажиров машина «Жигули» лимонного цвета.
Саша вспомнил. Вчера Мишка сказал, что единица делится. Хоть даже на тысячу. Что-то не верится. Как это, единица — и вдруг делится! Надо будет спросить Наталью Юрьевну…
1985
Мужские голоса
Санька проснулся, открыл глаза: вся комната была залита красноватым светом — всходило солнце. Оно-то и разбудило его так рано. Он посмотрел в окно, и ему показалось, что солнце похоже на разрезанный перезревший арбуз. Даже слюнки потекли. Санька улыбнулся солнцу и тут же опять уснул. И приснилось ему, что ест он этот арбуз, захлебывается ароматным сладким соком. И так у него на душе было радостно и легко в этом утреннем сне. А когда проснулся, солнце уже было не красным, а обыкновенным и на арбуз не походило. Но все равно радостно и легко чувствовал себя Санька отчего-то. Давным-давно уже ему так хорошо не было. И тут он вспомнил: воля! свобода!
Свобода для Саньки начиналась не с первого дня каникул, а с того дня, когда уезжал в отпуск отец. Уезжал он каждое лето, и обязательно по путевке, как лучший машинист депо. «Мне надо пожить на режиме», — важно говорил он матери. Мать застыло смотрела в одну точку, а когда отец выходил с чемоданом за ворота, начинала плакать и жаловаться Саньке: