— Ох, какой же он у нас самолюб! Какой самолюб! Вернется когда-нибудь в пустой дом! Вот возьму и уеду! Тебя за руку, чемодан в другую — и к бабушке! Ищи ветра в поле!
— К бабушке-прабабушке? В деревню? — радовался Санька и всякий раз надеялся, что они так и сделают: уедут в ту распрекрасную деревню к доброй-предоброй бабушке-прабабушке.
Но мать после отъезда отца дня два-три плакала, потом успокаивалась и даже веселела. И про чемодан забывала.
— Мам, а к бабушке-то к прабабушке — ты говорила? — напоминал Санька робко, боясь спугнуть заветную мечту.
— Дурачок, — печально смотрела на него мать. — Куда же мы из своего-то гнезда кинемся? Кому мы там нужны?
«Ему мы тоже не нужны, — думал Санька об отце. — А то бы взял нас с мамой хоть раз. Эх, съездить бы куда-нибудь далеко-далеко!..»
Так было каждое лето, и теперь-то уж Санька не обращает даже внимания на материны угрозы уехать в деревню: не верит ей больше и старается попользоваться наступающей свободой вовсю. Эх, как здорово! Целый месяц! Хочешь — лежи до обеда, хочешь — иди в лес, на пруд или… Сердце замерло и тут же как сорвалось: заколотилось, заколотилось. Точно! Так он и сделает! Весь день он будет сегодня кататься на трамваях! По всему городу! Сейчас встанет, перекусит и… Но вставать не хотелось. Совсем близко, казалось, мимо самых окон, стучат-постукивают колесами поезда. Пассажирские легонько-легонько, а товарные порожняки бухают по рельсам: топ-топ-топ! Когда на улице становилось влажно или ветер дул от железной дороги в сторону поселка, то их станция Сортировочная, будто по волшебству, перепрыгнув через пруд, через горушку да лесок, сразу оказывалась так близко, что слышно было, о чем говорят-переругиваются диспетчеры, а поезда стучат-постукивают колесами у самых окон. Если закрыть глаза, то можно представить, что лежишь на вагонной полке и тебя покачивает, покачивает, покачивает под этот стук колес. Санька закрыл глаза и — поехал, далеко-далеко…
В третий раз за это утро он проснулся, когда солнце уже повернуло в окна, выходящие во двор. И, проснувшись на этот раз, он сразу увидел задание себе на весь месяц. Рано-то утром стенка эта была в тени, вот он и не заметил лист ватмана, разрисованный знакомыми буквами.
«Задание на месяц»,—
крупно озаглавил отец лист.
Первое: прочитать 10 книг.
Второе: решыть 20 задачь.
Третье: скласть в поленницу все дрова.
Четвертое: каждый день поливать цветы и огурци…
Праздник был испорчен. Отец бессменно оформлял у себя в депо стенгазету, очень этим гордился и дома разрисовывал для Саньки с самого первого класса разные задания, расписания уроков да режимы дня. И чем красивее и ярче были эти листки, развешанные над Санькиной кроватью да столом, тем меньше почему-то хотелось заглядывать в них. Особенно же ненавидел он мальчишку, изображенного на «Режиме дня» и живущего по минуткам. Вот он, в маечке и трусиках, делает зарядку. Вот умылся и радостно растирается полотенцем. Вот завтракает. Вот сидит за партой, правильно положив перед собой руки, весь внимание. Из-за этого-то паиньки-мальчика, в режим жизни которого Санька никак не мог уложиться, он и не любил, наверно, свой дом. Потому и пристрастился уезжать в город, колеся то трамвайными, то троллейбусными маршрутами. В автобусы он не садился: не успеешь ничего рассмотреть как следует, уже проехал. То ли дело в трамвае: сидишь себе у окошечка, смотришь на дома, на памятники, на скверы, на людей. И если захочешь — выйдешь, побродишь по незнакомым улицам, будто в другом городе побываешь. А потом дальше едешь. И впереди все время ждет тебя что-нибудь новое. Жалко, что отправлялся он в свои путешествия только в те дни, когда отец бывал в поездках.
А началось все так. Однажды сидел он на уроке. Это было еще в третьем классе. Сейчас-то уже четвертый позади. Сидел, смотрел в окно. И вдруг, словно впервые, услышал сквозь стекла веселый звонок трамвая. Он-то ждал звонка на перемену, а услышал звонок трамвая. И Санька, забыв про все на свете, засмотрелся, как вдали, на фоне соснового бора, бегают туда-сюда разноцветные звонкоголосые трамваи, будто расшалившиеся и, главное, свободные от всяких ненавистных «Режимов дня» ребятишки. Дождавшись конца урока, он с непонятным самому себе волнением выскочил на улицу. «Эх, сесть бы сейчас в трамвай да покатить по всему городу!» — подумал так и сразу увидел сердитые глаза отца, хмурое его, вечно недовольное лицо. И голос даже услышал: «Что ты сейчас должен делать?» — указывал отец на мальчишку, нарисованного в «Режиме дня». Тот, конечно, уже успел пообедать, принести воды на коро-мыслице и сидел, умненький и сосредоточенный, за книгой.