— Не хочу! Не хочу! Жить у вас не хочу! Нигде не хочу жить! — закричал Санька. — Никто мне не верит, никто! Один только Ваня! — Слезы сами собой хлынули, казалось, из самого сердца. Санька рыдал, и шар внутри уменьшался, уменьшался…
Но с тех пор небольшой комок боли, с мячик такой, навсегда, наверно, остался в груди. Смеяться не давал, радоваться чему-нибудь, и Санька только в снах иногда радовался. Просыпаться после тех снов не любил.
В школе отец повел Саньку прямо к директору. Туда же пришли дядя Миша и та женщина. Пригласили и классную руководительницу Марию Максимовну.
— Вот — разобраться я пришел, — сказал дядя Миша, — Что-то мне непонятно… Концы с концами не сходятся вроде: как это он, — кивнул на Саньку, смог оказаться в трамвае с этой гражданкой, если он в это время был на уроках.
Директор потребовала журнал. По журналу выходило, что и позавчера, и вчера на одних уроках Санька был, а на других не был,
— Вот что получается, если не выполняется главная заповедь педагогики — единство требований, — жестко сказала директор и так же жестко посмотрела на Марию Максимовну. — Допустим, позавчера Степанов, судя но журналу, был на уроках. А что вчера? На первом был, — листала она журнал. — На втором не был. На третьем опять, получается, был. На последнем не был.
— Позавчера у меня был методический день, в школе меня не было, — начала оправдываться Мария Максимовна, — а вчера…
— А вчера, — вошла вдруг в кабинет секретарь Нина, — он был, я точно это знаю. Он брал у меня адрес Галины Васильевны, чтобы навестить ее. Что же ты молчишь, чудак? — улыбнулась она Саньке. Ох, Нина, Нина! Вызвали, конечно, с урока Галину Васильевну. Выслушав, зачем ее пригласили, она сначала удивилась.
— Нет, конечно, никто меня вчера не навещал! — А потом так посмотрела на Саньку: вот, мол, ты какой, а я-то думала… — Я здесь больше не нужна? — спросила Галина Васильевна, отвернувшись от Саньки, и, не взглянув на него, вышла из кабинета.
— Я так и не понял, — настойчиво спрашивал дядя Миша. — Был Александр Степанов в указанное время в школе или не был?
— Трудно теперь это установить, — устало сказала директор. — Требую, требую — не отмечают в журнале и все…
— Ох, уж лучше бы я не приходила сюда, — вздохнула пострадавшая. — Бог с ней, с той косметичкой… «Библиотека приключений», двадцать томов… жалко… Может, я и ошибаюсь, может, это не он…
— Вот-вот! — вскочил Санькин отец. — Я честный человек! Мне чужого не надо! А вы… вы! Сами не знаете, где посеяли эту вашу замшевую штуку! Я жаловаться буду! Я этого дела так не оставлю! Я в газету пойду!
Женщина как-то сжалась вся, заморгала. Саньке даже жалко ее стало. «Заякал, — посмотрел он с презрением на отца. — Я… Я… а меня будто тут и нет…»
— Так был все-таки Александр Степанов позавчера в школе или нет? — строго посмотрел дядя Миша на директора.
— Мария Максимовна? — так же строго посмотрела директор на классную.
«Да вы меня спросите! — кричало все в Саньке. — Меня! Я же вот он, здесь!»
Мария Максимовна встала и, волнуясь, заговорила совсем о другом:
— Лично я склонна считать, что товарищ Степанов прав: не может сын такого уважаемого человека, как товарищ Степанов, совершить такой проступок. Учится он слабо, это правда. Но украсть — такого я как классный руководитель не допускаю. Произошла ошибка. Извините меня, но вы… Да кто вы вообще такая? Мы вас не знаем. Почему мы вам должны верить? А товарищ Степанов — один из активнейших наших родителей. Его портрет на Доске почета! Он нам постоянно помогает оформлять кабинет! А посмотрели бы вы, какой «Школьный уголок» у его сына! Я думаю, надо нам на этом разговор закончить. А мы с товарищем Степановым на всякий случай усилим контроль за Сашей…
— Такое подозрение, — встал дядя Миша, — дело не шуточное. А потому, был или не был Александр Степанов позавчера в школе, сперва надо установить!
Как только Санька услышал про свой «Школьный уголок» и про то, что над ним будет усилен контроль отца да Маруси, он вскочил вдруг. Какая сила подняла его? Что заставило звонко, с вызовом выкрикнуть:
— Да не был! Не был я позавчера в школе! И вчера не был! И позавчера! Я, я вытянул из сумки эту… коричневую, замшевую. Думал — кошелек, вот! Думал, денег там полно! Думал…
Ох, каким героем он себя чувствовал! Отец опустился на стул, будто у него ноги подкосились. Голова его никла, никла, а глаза стали такими жалкими. Он растерянно смотрел на всех, и руки его, заметил Санька, мелко-мелко дрожали. Санька же, наоборот, пока говорил свою речь, будто стал совсем невесомый, поднялся над всеми к самому потолку и парил там. Плечи его расправились, голова приподнялась, и он смело смотрел на всех с этого своего нового роста. Раньше он почему-то всегда боялся смотреть в глаза отцу, учителям, а уж директору и подавно. Теперь он смотрел на всех так, словно говорил: «Что? Скушали? Получили? Эх, вы!..»