Рассказать, так ничего вроде особенного не случилось. А жила теперь в постоянном ожидании. И это ожидание заполнило все раньше пустовавшие уголки ее души. От рождения щедрая на бескорыстную доброту, отзывчивость, теперь она просто потребность чувствовала помогать всем, кто хоть капельку нуждается в помощи. Она подсаживала в трамваи старушек, она переводила через дорогу малышей, она отбирала у дежурной нянечки тряпку и мыла полы, она успевала ухаживать за больными всех палат на этаже. И что бы ни делала, все возвращалась мыслями к часам, проведенным с Анатолием.
…Вот едут они в трамвае от Петра Ивановича. Задумался Анатолий, а у Анны уже сердце разрывается от жалости: тяжело-то как ему! Отец в больнице. Жена укатила. Сын…
— Чего ты, землячка моя? — встрепенулся Анатолий, — Ну? И слезы…
От участливых глаз, от голоса, такого родного, расплакалась, как маленькая.
— Ну вот… А люди подумают, что я твой муж и побил тебя…
«„Твой муж…“ Ох, не нашел же ты других-то слов!»
Вот ходят они в пустом зале картинной галереи. Обнимает ее за плечи Анатолий по-свойски и, наверно, даже не замечает этого. Анна же шелохнуться боится, И сейчас, вспоминая об этом, ощущает тяжесть и тепло его руки.
А как он говорил! Про каждого художника все знает!
— Мне ваша картина тоже нравится, — ни к селу ни к городу возьми и скажи Анна.
— Какая картина?
— А та, что в вашей комнате…
— «Автопортрет с Саскией», — пробормотал Анатолий. — Знаешь, я тебя до остановки провожу, а там ты одна, не заплутаешь? Мне еще к друзьям перед дорогой надо…
И пошел быстро, засунув руки в карманы, не оборачиваясь.
«Спугнула… словом неосторожным спугнула», — смотрела ему вслед из окна трамвая.
Вернулся Анатолий, когда Анна собиралась уже домой — на поправку пошло дело у Петра Ивановича. Могла бы и еще походить за ним — не кончился отпуск, а дома не ждал никто. Да опамятовалась к тому времени. «Дерево-то по себе рубить надо», — припомнились слова бабки Липы, Только и дела теперь было — дождаться Анатолия, как обещала, и в тот же час уехать.
И опять не слышала, как он вошел. Остановился у порога, оглядел прихожую и расхохотался: весь пол был заставлен и завален покупками. Тут были банки с краской для пола. Чугунная ступка с пестиком красовалась. В углу рулон какого-то материала для крыши. Тут же охотничьи сапоги, несколько пар кожаных рукавиц. И еще свертки, свертки…
Вместе увязывали, упаковывали все это.
— Бабка Липа ступку разбила, — словно оправдывалась Анна, — все охает. Дядя Егор сапоги просил: у нас редко бывают, а он охотник заядлый, рыбак…
— А с этим что делать? — едва поднял Анатолий рулон.
— Ой, да не знала я, что тяжесть такая! Дед Пётро все сарай перекрывать собирается, просил посмотреть, есть или нет этот, как его, рубероид, что ли… А я думаю, дай обрадую старика… Заплатила, а потом уж стыдно на попятную, еле довезла…
— Эх ты! Бабка Липа! Дед Пётро! — смеялся Анатолий. — Придется грузовую ловить, с такси здесь делать нечего!
Вот и пришла минута прощания.
— Ну, поцелуемся, землячка моя? — обнял Анатолий Анну. — На кого бросаешь двух холостяков?
Как ни крепилась она, заплакала,
— Ну? Опять слезы?
— К Петру Иванычу привыкла. Как же он без меня?
Шофер посигналил, Анатолий подсадил Анну на подножку.
— Приезжайте отгащивать, — только и успела она сказать.
Ждал зимы продрогший в осеннюю непогодь лес.
И зимой хватало Анне работы в лесу, Каждое утро вставала на лыжи, бежала на участок. Накануне прошел снегопад, и сегодня каждая веточка держала в горсти белый ком, будто в снежки приглашал поиграть Анну лес. «Вот бы Петр Иванович такую красоту увидел», — подумала Анна, а представила рядом с собой Анатолия. Скользила от сосны к сосне, счищала с них кору для новых ижиц, для новой страды, что начинается у нее с первыми весенними лучами.
— Ах ты, матушка моя, — разговаривала с сосной, — озябла? — И похлопывала рукавичкой по коре, будто согреть хотела сосенку. Задумывалась надолго, вглядываясь в светлые морозные дали, Ждало чего-то ее сердце, надеялось.
И однажды, когда подъезжала к дому, из ограды вышел навстречу Анатолий.
Растерялась Анна, онемела. Он шагнул к ней, сжал ее руки в варежках:
— Ну, здравствуй, землячка моя, Вот приехал отгащивать…