Ехали дальше молча, с одинаково потухшими лицами.
В пионерлагере было время сончаса, и дежурные никак не соглашались позвать Саньку. Наконец один из них скрылся в зелени двора.
— Па-а-п! — скоро несся оттуда шестилетний парнишка с беззубой улыбкой и с перевязанным коленом.
— А где же у тебя зубы, Санька? — смеялся счастливый Юрий, жадно рассматривая сына.
— Ерунда! Анна Николаевна сказала — новые вырастут!
— А что с ногой?
— А, ерунда! Анна Николаевна сказала — до свадьбы заживет!
Так, обнявшись, они сели на скамью.
— Знаешь что? Мне надо сказать тебе что-то по секрету, — зашептал Санька. — Ты бы не уезжал от нас больше! А то мама хочет на дяде Боре жениться, вот!
— Санька! — крепче обнял Юрий сына.
— Мама сказала — ты приезжать ко мне будешь. А когда я вырасту большой, я сам к тебе приезжать буду! Уж скорей бы вырасти!
— Да, сын, расти скорее!..
— Я постараюсь, — серьезно откликнулся Санька. — Почему-то все хотят поскорее вырасти. Анна Николаевна сказала: если будем хорошо есть, да спать, да побольше по лесу бегать — бы-ыстро вырастем!
Юрий слушал сына и, казалось, не мог наслушаться.
— А почему у тебя глаза веселые? Почему?
— Встретил одного хорошего человека.
— Кого, пап?
— Да тебя, Санька, тебя!
Сын просиял. Они медленно брели по лесной дорожке.
— Саньк, — с трудом подыскивал слова Юрий. — А скажи мне: этот дядя Боря не обижает тебя?
— Нет! Что ты! — засмеялся Санька. — Он добрый! Он этот, как его, Аорист!
— Аорист? Фамилия такая?
— Да нет! Это мама так его в шутку зовет. Я его раз спросил: дядя Боря, кто такой Аорист? Аористы, папа, это, оказывается, такие старые-престарые слова, и их даже уже нет на свете. А дядя Боря про них книгу написал, докторская называется.
— Так он — что: старый, этот дядя Боря?
— Нет, он не так чтобы уж старый, но то-олстый, как Аорист! — и Санька, представив, видимо, толстого дядю Борю Аориста, засмеялся, а потом, взглянув на отца, погрустнел.
— Ты что, Саньк?
— Опять ты уедешь далеко-далеко, а я все буду ждать тебя, ждать…
— Нет, Санька, далеко-далеко я пока не поеду. Я сейчас знаешь куда поеду? К твоему деду!
— К деду? Разве у меня есть дед?
— Есть. Да еще какой! Он знаешь кто? Директор совхоза!
— А ты еще не директор? — спросил сын.
— Я? Я еще нет, — засмеялся Юрий. — Но и мы, Санька, не по-банному крытые! Имей в виду! Твой родитель тоже — ба-альшим начальником был на одной ба-альшой стройке! Начальником участка! Ясно?
— Ясно. А почему мы никогда-никогда не были у дедушки-директора?
— Да обиделся я на него когда-то, вот и не ездил. И не писал даже писем, — не столько сыну, сколько себе говорил Юрий, попинывая сухие сосновые шишки. Сын тоже попинывал, повторяя отца. — А теперь он болеет, понимаешь?
Сын кивнул. Юрий присел перед ним, заглядывая в родные глаза:
— А знаешь что, Санька, давай как-нибудь поедем к деду вместе? Посмотришь мою родину…
— Здорово! — обрадовался Санька, да вдруг опять задумался совсем не по-детски.
— Ну что ты, Саньк?
— Да вот думаю: как же я с тобой расставаться-то буду?
— А я что-то придумал! — сказал отец. — Ты ведь спал, когда я приехал? Давай я тебя счас укачаю, усыплю и сонного унесу прямо в кровать! Вот нам и не надо будет расставаться.
— Давай! — согласился сын, прижимаясь к отцу.
Юрий ходил по тропинке, укачивая сына, ощущая родное тепло. Санька почти заснул, да вдруг, не открывая глаз, прошептал:
— А я тоже встретил сегодня хорошего-прехорошего человека… Тебя, папа.
Всю обратную дорогу, сперва на попутной машине, потом в электричке, Юрий думал о сыне, перебирал разговор с ним и ничего не видел вокруг. Только в автобусе, который вез его уже по родному району, будто очнулся огляделся. Было тесно. Хныкал ребенок на руках юной мамы. Дремали утомленные жарой и дорогой пожилые тетушки, одетые во все времена одинаково по-деревенски: в серые юбки да мужские поношенные пиджаки.
Балагурил обязательный в любой деревенской компании потрепанный жизнью мужичонка, приставал к пареньку серьезного вида:
— А вот как по-твоему: кто сильней — черт или баба?
— Ну, судя по фольклору, — отвечал степенно паренек, — то — баба.
— Верно! — обрадовался мужичонка. — А рассказать, как баба черта провела?
И через мгновение паренек, забыв о своей солидности, так хохотал, краснея всем лицом, слушая нашептывания мужичонки, что на них оборачивались.