Не знал секретарь, что и Юрий, возвращаясь от него, думал, можно сказать, о том же самом.
Пружинящая, легкая походка его — это так, привычка еще с армии держать форму. А на душе кошки скребли.
Во время разговора с секретарем Степановым, как никогда, почувствовал себя Юрий оторванным от земли, чужаком каким-то.
Мысли эти начали закрадываться еще раньше, во время разговоров с отцом, с Елизаветой Пахомовной. Раздражал Глобин откровенной, беззастенчивой уверенностью: мол, я — хозяин на земле, я! Смотри, учись, как надо жить!
А больше-то всего собой, сегодняшним, был недоволен Юрий. «…Ишь, уполномоченным будто явился… Вопросы задаю. И кому? Секретарю райкома! А он, по деликатности своей, терпит, выслушивает, отвечает… А глаза… глаза человека, хронически недосыпающего, уставшего… Делом люди заняты, ох и нелегким делом…»
Шагал в «Рассвет» прямиком, лесом, не замечая, что торопится туда, как уже давно никуда так не торопился. Зрело в его душе решение…
А у речки за огородами сидели Лена с Ваней. И играли в солдатики. Благо густо подняли гордые головки в пышных киверах подорожники.
— Раз! — полетела голова Ленкиного солдатика, — Раз! — еще одна. — Раз! — мимо.
Теперь ее очередь: нацеливается она на солдатика Вани, а глаза бдительно следят за купающимися в речке ребятишками, подопечными ее.
— Рраз! — мимо. А Ваня агрессивно: «Раз-раз-раз!» Отдыхает у столовой его «ЗИЛ».
— Лена! — стоном донеслось вдруг до речки. — Лена, доченька моя! — повалилась Валентина Андреевна на прясло головой, запричитала в голос. Лена рванулась к ней. Ваня растерянно топтался на берегу. А из речки выскакивали ребятишки, на ходу натягивая одежду, торопились к своей вожатой.
Черной птицей облетела село скорбная весть: умер Петр Иванович, директор их…
— …От нас ушел настоящий коммунист, человек с большой буквы.. — Юрий слушал кого-то из совхозных активистов и смотрел в пергаментное лицо отца, необычно покойное, умиротворенное.
Лена поддерживала еле живую от горя мать. А от нее ни на шаг не отходил Ваня.
Юрий стоял у края могилы один, хоть и среди людей.
И так же, будто на отшибе, стоял в толпе секретарь Степанов.
— …Петр Иванович прошел всю войну, отстоял нашу землю, но борьба за эту землю не закончилась для него в сорок пятом. По призыву партии приехал он в наше село, возглавил наш совхоз и был его бессменным руководителем до конца…
«Вот так же когда-нибудь Санька будет смотреть на меня, мертвого…» — стоном прорвалось горе Юрия.
— …Примером честности, сердечной доброты был ты для нас… Спи спокойно, дорогой Петр Иванович, мы тебя никогда не забудем.
Плакали женщины, плакал, увидел Юрий и не удивился, мужичонка Валя.
Строгий, подтянутый, в черном пиджаке и при галстуке стоял неподалеку и не отрывал глаз от покойного и тот чудак, гулявший недавно по речке. Людей было много. Все не умещались на кладбище и стояли за его оградкой, за дорогой.
— Дорогой друг! — услышал Юрий и вздрогнул: говорил Глобин.
— Никогда не забыть мне, как мы с тобой начинали. Ничего не способна была родить эта земля в те годы. Комбайн, бывало, пойдет, а под урожай хоть шапку подставляй — весь уместится. Но не прошло и нескольких лет, как заколосилась, заходила волнами на твоих полях пшеница… И пошел я к тебе учиться…
— Ишь, оборотень! — шепнула одна женщина другой.
— Теперь у него в каждом оконце будет по солнцу, как нас к рукам приберет, жук, — откликнулась другая.
— …земля, всегда земля была твоей главной заботой. И пускай она будет тебе пухом, — закончил свою речь Глобин.
А издалека, из толпы, не спускала с Юрия глаз, тихих и печальных, Шура. От сочувствия к нему, оттого, что так давно — годы и годы — не видела его, плакала, не вытирая слез.
— Эх, Петро Иваныч! — выкрикнула Елизавета Пахомовна. — Пошто поторопился-то вперед меня? Прости ты нас! Не уберегли мы тебя, родимого, не уберегли!
Застонал оркестр. Юрий склонился над отцом.
— Папа! — страшно закричала Лена. Валентина Андреевна освободилась вдруг от ее руки, проговорила настойчиво: «Сама!» — и опустилась перед гробом. Поцеловала мужа и медленно прикрыла его лицо, заботливо, не торопясь, подоткнула под подушечку края покрывала…
Юрий долго стоял у свежего холмика. Никто не смог стронуть его с места. Опустело кладбище. Только у выхода ждала его Шура. Он прошел, не поднимая головы, не заметил ее. Двинулся не в ту сторону, куда, растянувшись, шли и ехали проводившие в последний путь своего директора люди. Юрий прямиком, по полю, пошел в Воронино.