Читает Таля и даже не догадывается, как задолго до их дня и как много должно было произойти, прежде чем он смог сказать пока только самому себе: «Я нашел тебя… Да и себя ведь тоже…»
Мимо прошли, чинно поздоровавшись с ним, одна за другой доярки. Кое-кто вытирал кончиком платка покрасневшие глаза. Самая молоденькая оглянулась на Сергея с любопытством.
— Это вы? — увидела его Таля.
— Тальк! — позвала ее молоденькая доярка — любопытство одолело. — Хто это? — зашептала. — Из газеты, что ли? Опять про нас писать станет?
— Да нет… к бабушке он… из Москвы… песни записывает старинные. Кирша Данилов новоявленный, — засмеялась Таля.
— Из Москвы за песнями? — подхватила ее смех любопытная доярочка.
— Вот, пришел посмотреть, — сказал Сергей, когда Таля остановилась рядом.
Говорить с ней после всего, что он передумал, перечувствовал, было ему непросто. Она, будто поняв это, попросила несмело:
— Помогите придумать стихи для «молнии».
Слово это — «молния» — она уже успела написать на листе ватмана.
— О чем стихи? — бодренько спросил он, обрадованный ее просьбой.
— В их честь, — кивнула Таля в сторону корпусов фермы, откуда доносился ровный гуд электромотора, — завтра поднимают флаг.
— Флаг над сельсоветом. Таля, вы прекрасно читаете!
— Нет, у конторы, — будто не услышала она его похвалы, — на центральной усадьбе. А «Флаг над сельсоветом» они тоже любят слушать.
— А что еще вы им читаете?
— Да что попросят, то и читаю. Литераторша у нас была в школе такая: сама любила стихи и нас приучила…
— Значит, так: ммм… мммм, — начал он сочинять. — Готово! Слушайте:
— Ничего?
— Ничего.
— Ну вот, а вы говорите — Кирша. Кирша был собиратель, а я еще и сочинитель, как обнаружилось. Открываем «Окна РОСТа»!
— Смеетесь? — писала Таля его стихи в «молнию». — А люди вернутся с дойки — вот как обрадуются!
Бабушка Аганя так и звала его — Киршей.
— Кирша, а мы потчевали, нет тебя нынче парным-то молочком? — И торопилась в сени, приносила кринку парного молока.
— Ну, Кирша, — говорила в другой раз, вдохновенно блестя глазами, вытирая о фартук руки после вечерней управы. — Теперя и за песни можно, готовая я…
— Бабушка, — засмеялась однажды Таля. — Не Кирша он — Сергей. Кирша Данилов — это был такой собиратель устного народного творчества, умер давно.
— Ох ты, мнешеньки! — всплеснула бабушка руками. — А ты его все Кирша да Кирша, я и думала — мол, Кириллой его кличут. Ах ты — баловница!
И Сергей смеялся вместе с ними.
Всего пять дней он в гостях у Агафьи Степановны и ее внучки Тали, а кажется, что живет у самых близких родственников — так легко ему с ними, просто.
— И ты, Кирша, будто народно-родной нам, — не могла отвыкнуть от этого имени бабушка. — Полюбели мы тебя, парень…
Талю эти признания бабушки смущали. Садилась на мотоцикл, мчалась по своим делам культработника.
И как только она уезжала, Сергей начинал ждать ее. Перекрывал ли крышу старенького сарая — ждал, поглядывая на веер дорог, разбегающихся от деревни. Чинил ли забор — опять ждал. Сгребали ли они с бабушкой Аганей сено за ближним леском — ждал.
Но наступал вечер, Таля возвращалась, пропыленная, обгоревшая, со счастливыми глазами человека, необходимого людям, и он опять и опять откладывал тот разговор, что вызрел в его сердце.
Только накануне отъезда решился. Послушав бабушкиных песен, сели они, по обыкновению, на крылечко.
— Ну, что вам сегодня почитать? — спросила Таля.
— Таля, — сказал Сергей. — Вот что я решил: я тебя увезу.
— Как это — увезете? — чтобы скрыть волнение, засмеялась Таля.
— Таля, тебе надо учиться! Ты еще успеешь поступить, а готовиться тебе не надо — ты больше любого студента знаешь!
— Вы думаете, мне не хочется учиться? И я обязательно буду учиться, потом, попозже. — Она задумалась и сказала мечтательно. — Уж если бы я и надумала уехать, так на БАМ. Подумать только: наше поколение БАМом прославится, а ты в стороне!
— Можно и в Москву, на строительство Олимпийской деревни, — тоже комсомольская стройка.
— Ну уж в Москву — нет!
— Почему? — обиделся Сергей.
— Стыдно потому что: там уж наверно полегче, чем на БАМе! Только никуда я не поеду…
— Ну почему? Почему?
— Потому что самое трудное сейчас — суметь дома остаться, так я думаю. Все уезжают, уезжают. После армии не возвращаются, после институтов тоже. Кто в город, кто на центральную усадьбу норовит. А такие вот Брусянки — что? Погибать должны? Вон как у нас красиво, ведь правда же? Из маминого звена тетя Даша на пенсию уходит, сяду на комбайн. А в Москву я приеду… отгащивать к вам… на часы сказочные поглядеть…