Очень может быть, сказала Дженни. Только она-то здесь не толкователем снов работает, а режиссером, и, между прочим, тот, кто опрометчиво рассказывает посреди спектакля такие сны, вообще не годится на роль простушки. А я что говорю, весело отпарировала Ирена, оживленная и красивая, с лиловой мальвой в волосах. Дженни сказала, что спектакль вышел из-под контроля, пора делать антракт.
Ну и хорошо, сказала Луиза, лично ей это весьма кстати, можно спокойно делать питу. Ни в коем случае не добавляйте в тесто холодную воду! — внушала она нам. Запомните: только комнатной температуры! Начинка может быть самая разная. Творог всегда пойдет. И шпинат. Или тыква. А весной — одуванчики. Или другие дикие травы. Что есть под рукой, то и хорошо, греки, чтоб мы знали, народ бедный. Но самое главное, раскатать тесто — тонко-претонко. У нас на глазах она прямо-таки чудеса вытворяла обрезком черенка от метлы, который служил скалкой: раскатывала тесто, быстро, сноровисто отделяла его от стола, поднимала, глядела на просвет, переворачивала, снова бросала на стол и снова раскатывала, ловко-ловко, пока оно не стало тонким, как лепесток; ну вот, теперь пришел черед начинки. Мы как зачарованные следили за ее колдовскими манипуляциями. Секунда-другая — и в глубокой сковороде рядком лежат готовые питы, она сбрызнула их постным маслом и посадила в духовку. Антон между тем массировал Дженни затылок, потом явился Йонас, потребовал корму для своего ослика, который стоял на улице. Крошка Мэри увязалась за ним, вернулась она с известием, что на левом заднем копыте у ослика ослабла подкова. То-то он всю дорогу ковылял, сказал Йонас. Может, оружие для него тяжеловато? — предположил Антон. Ты думаешь? — спросил Йонас. Что ж, один щит можно из поклажи вынуть. Но не больше. Понятное дело, сказал Антон. И опять они с Дженни обменялись красноречивым взглядом.
15
Как ни медленно шло время, все ж таки наступил вечер. Трудно сказать, когда возобновился спектакль да и прерывался ли он вообще, удалось ли исполнителям овладеть своими ролями, не произошло ли обратное — не подчинила ли их себе роль, целиком и полностью. Крошка Мэри, к примеру, упросила Луизу разыграть с ней вдвоем пьесу «Детский сад». Для этого она выставила из сеней на улицу всю обувь, строго по ранжиру, и пронзительным голоском отдавала туфлям и ботинкам команды: Мыть руки! Живо! Скоро вы там?! Не толкайтесь, черт побери! А Луизе велено было лечь в траву и по приказу спать. Когда она сказала, что так не умеет, на глаза ей накинули платок, прицыкнули — дескать, не мешай другим! — а когда она сама смиренным голосом попробовала защищаться, Крошка Мэри, в роли воспитательницы, вне себя гаркнула: Тихо ты!
Все слишком поздно, сказала Дженни, прислонясь к Антону; они стояли на крыльце. Тебе не кажется, что все уже слишком поздно? — Как знать, односложно обронил Антон. Немного погодя они появились на пороге кухни: мексиканцы — жених и невеста — ищут приюта в гостинице «Мальва». Антон облачился в Дженнино мексиканское пончо и взвалил на плечо легонькую укладку с кофточками Эллен. А Дженни запихала под широкое индийское платье подушку. Йонас, который изображал администратора, наотрез отказался их впустить. К сожалению, он не вправе этого делать, ведь любой чужак может быть шпионом. Они и без того ждут еще шпионов. В таком случае, сказала Дженни, сюда-то им и надо. Она, мол, хочет здесь родить. Йонас прямо взвился. Родить? Но этак ведь все хлынут сюда рожать — еще чего не хватало! А Крошка Мэри усердно проталкивала Дженни в дверь, что есть мочи выкрикивая: И пускай, пускай все тут и рожают! Особенно Дженни из Мексики.
Позже, на разборе, эту сцену объявили кульминацией спектакля. Ян и Эллен, в роли владельцев гостиницы, вынуждены были призвать на помощь весь свой авторитет, тогда как прочие постояльцы, сбившись в кучку, отпускали ехидные замечания и поддерживали кто кого. Короче говоря, мексиканцы проникли внутрь, расположились по-хозяйски и вели себя донельзя вульгарно, потребовали есть-пить, а платить не желали. Они смолотили — иначе правда не скажешь — остатки замечательного Иренина пирога с вишнями, хлестали пиво, яблочный сок и даже крепкую мекленбургскую водку, цеплялись ко всем, не соблюдали гостиничный распорядок, шастали по дому, да еще и насмехались над аккуратно выбеленными комнатами, над новой мебелью, выискивая во всем изъяны и промахи, и это сходило им с рук только потому, что они мексиканцы. Остальные из кожи вон лезли, ухаживая за ними, не позволяя им плеваться вишневыми косточками в стены и совсем уж распускать горло. Когда мексиканцы наелись до отвала и хотели было заодно умять свежий Иренин пирог с вишнями, мы все как один обрушились на них, лишь Крошка Мэри неотступно держала сторону Дженни и срывающимся голоском ругала нас самыми скверными словами, какие только знала. Наконец вся троица удалилась, провожаемая страшными проклятиями, тут-то и выяснилось, что вдобавок ко всему эти мексиканцы — мерзкие воры. В укладке, которую Антон водрузил на плечо, он унес все, что «плохо лежало», — кофемолку и перчатки Эллен, вазочку для цветов, будильник и (вот у ж поистине верх наглости!) даже телефон.