Эллен подумала: Ян все чаще твердит, что не мешало бы поточнее разобраться с тем или иным вопросом, но ведь палец о палец не ударит для этого. Впервые перед нею зримо отверзлась пропасть, разделяющая поколения, — она сама и ее дочери на разных берегах. Едва возникнув, эта картина наполнила ее ужасом и была поспешно отброшена.
Наверно, в одиночку и правда не переступить через поведенческие стандарты своего поколения, думала Соня. Но когда настанет их черед — ее и ее друзей, с которыми она спорила о тех же проблемах, о каких четверть века назад спорили ее родители со своими друзьями, — они поведут себя иначе. Поломают эти закоснелые структуры. Только вот пока не похоже, что настанет их черед. Повсюду, где принимались хоть какие-то решения, плотно сидело старшее поколение. Проморгали, думала Соня, проморгали они возможность занять в юные годы важные посты. Или в любом поколении такие посты занимают всегда не те, кто способен что-то изменить?
Ну а теперь пора на боковую. Ян и Эллен завершили свою едва ли не каждодневную перепалку о книге, которую Ян пренебрежительно назвал «слабенькой», хотя только перелистал ее, а не читал по-настоящему, что до сих пор возмущало Эллен, ведь она и эту книгу прочла от корки до корки и нашла в ней хорошие стороны. Соня и Дженни опять невольно обменялись сочувственным взглядом, по давней — очень-очень давней, признайтесь! — привычке. Интересно, а когда родители одни, когда не разыгрывают простенький спектакль ради этих взглядов, как они себя ведут? Ян унес свою постель в соседнюю комнату, потому что сегодня Соня имела полное право ночевать в комнате с Эллен. Она не знала, хочется ли ей этого на самом деле. Эллен подумала, что никогда не была такой стройной и молодой, как старшая дочь. Соня заметила, что у матери не только изменилась осанка, но и тело постарело. Кровати стояли углом, изголовьями друг к другу. Лунный свет падал сквозь желтоватые шторы, ночные шумы деревни скорее угадывались, чем слышались. Эта тишина, сказала Соня, кажется ей прямо-таки грозной. На первых порах у нее было такое же чувство, сказала Эллен. А теперь она каждую ночь вслушивается в эту тишь, и все ей мало.
После долгой паузы, когда слышна была только шумная возня ежей под окном, Эллен спросила: Наверно, не очень-то хорошо все шло, в последние недели?
Да, сказала Соня. Одна моя больная покончила с собой.
Эллен почувствовала, как кожа на голове словно похолодела и съежилась.
Помолчав, Соня спросила, помнит ли она молодую женщину, она как-то о ней рассказывала: маленькая светловолосая продавщица, с ней развелся муж и потребовал лишить ее родительских прав: у нее, мол, депрессии. Так вот в прошлое воскресенье она выбросилась из окна четырнадцатого этажа.
Эллен ни к селу ни к городу брякнула: Ты не виновата.
Не виновата, повторила Соня. Но я упросила отпустить ее на выходные домой. Хотя знала ее плохо.
Опять долгая пауза, потом Эллен спросила, не считает ли она, что есть люди, которые в любом случае найдут возможность покончить с собой. Рано или поздно.
Да, сказала Соня, вероятно. Вероятно, есть люди, которым не поможешь. В том-то и дело. Но в работе этим руководствоваться нельзя.
17
Десятилетие — расхожее слово.
Десятилетие.
Мы еще разговариваем друг с другом? Слышим ли еще один другого? Нужно ли нам еще слышать друг друга? Голос Штеффи — звучит ли он еще у нас в ушах? А Белла? Она-то слышит нас?
Удержать мы не умели.
Удержать невозможно. Таково условие, люди идут на него, сами того не ведая, и не помнят о нем, пока все продолжается. Что же? Что продолжается? Вот то-то и оно: мы не спрашивали себя об этом. Не искали этому названия, принимали дар таким, каким он был преподнесен, не разбирали его на части. Довольствовались малым: срезали ранней весной ивовые лозы, ставили черенки в ведро и ждали, когда под водой появятся крупные светлые глазки, из которых затем вырастали тоненькие бледные корешки, и тогда можно было сажать эти прутики в обильно политую землю. Ну а там, глядишь, черенки еще в том же году брызнут листвой и года через два-три образуют густую чащу — раздолье для окрестных корзинщиков. Изведать такое. Своего рода акт созидания. Руки помнят его дольше, чем голова. Или вот нащупаешь под землей густой пучок крапивных корней, расшатаешь его и потихоньку, осторожно начинаешь тянуть. Под ложечкой так и замирает, когда тащишь стебель, а он не ломается. Или вот копаешь вдоль забора ямки, притом определенной глубины, чтобы вместить молодые кустики с комом, земли на корнях. Поливать их надо бережно-бережно. Приносишь землю со свежих кротовых холмиков на лужайке, набиваешь цветочные горшки, где выращиваешь рассаду мальв. Держишь левой рукой салат, а правой срезаешь листья у самой земли. А с иными сорняками и бороться бесполезно. И ведь мы часами могли на полном серьезе, без насмешки разговаривать об этом обо всем.