Воздвигнув новую столицу на только что отвоеванной территории, в непосредственной близости от границы, Петр, этот, по словам Энгельса, „действительно великий человек", как бы заявил на весь мир, сколь прочно утвердилась Россия на берегах Балтийского моря. Не испугала его ни близость шведов, хвалившихся, что построенные здесь русскими города все равно будут ими взяты, не остановило и то, каким предстал перед ним этот отвоеванный край.
… Низкое, серое, словно каменное небо нависло над болотами и лесами. Кое-где, среди мшистых, ярко-зеленых кочек и низкорослого болотного кустарника, тускло поблескивают озера. Над трясиной, заросшей осокой и хвощами, тучами вьются комары. По вечерам ядовитый туман сплошной пеленой окутывает это гиблое место. Тянется он с озер и болот, с широкой реки, что течет меж невысоких зыбких берегов. Видно, из-за этих берегов, из-за топей, лежащих окрест них, и получила она свое, так привычно красиво звучащее для нас, а по сути такое несправедливое название: ведь „Нева", или по-фински „Нево", означает „болото". Как рассказывали Петру местные рыбаки, эта многоводная капризная река причиняет им немало хлопот и горя. Каждые несколько лет, в осеннюю ветреную пору, выходит она из берегов и все вокруг потопляет. Потому ни отцы их, ни деды никогда не строили здесь настоящих прочных домов; по их примеру и сами они ставят лишь маленькие деревянные хижины. И чуть только почуют, что наводнение приближается - а на то есть у них свои приметы, - быстро разбирают избы по бревнышку. Вяжут бревна и доски в плот, покрепче к дереву его прикрепляют, а сами, со всеми чадами и домочадцами, да немудреными пожитками, грузятся в лодки и плывут вверх по течению, туда, где местность повыше -благо ветер-то воду с моря несет и лодки гонит. Когда ж Нева угомонится, возвращаются они на насиженные места и снова собирают свои домишки из тех же бревен.
Знал Петр, конечно, и о том страшном бедствии, что случилось в здешних местах всего двенадцать лет назад: в 1691 году такая высокая вода была, что весь край до самого Ниеншанца залило. Все знал и все понимал. Не раз, должно быть, окидывая взглядом неприветливые, унылые берега, думал о том что неспроста, видно, ни новгородцы - старые хозяева этих земель, ни захватчики - шведы даже и не помышляли на невских островах большие города ставить. Немало трудов потребует его затея. Но сколь важна она для блага России!
Согнанные со всех концов земли русской, в каждодневной упорной борьбе с природой, неся порой тяжелые потери, свершали свой неприметный и беспримерный подвиг тысячи строителей Петербурга.
За клином клин,
К доске - доска.
Смола и вар. Крепите сваи,
Чтоб не вскарабкалась река,
Остервенелая и злая…
Зубастой щекочи пилой,
Доску строгай рубанком чище.
Удар и песня…
Над водой -
Гляди - восходит городище…
Была у Петра такая привычка: мир ли, война - а из пятидесяти трех лет своей жизни воевал он примерно тридцать, - первым обучался он всякому новому делу, чтобы пример подавать, а потом и других учить. Подвижный, вечно куда-то спешащий, вечно куда-то едущий, из конца в конец исколесивший Россию и многие чужие края, он успевал всем заниматься, во все вникать. „Время яко смерть, - любил он повторять, - про-пущение времени смерти невозвратной подобно". И возводя на приневских болотах свой „парадиз" - рай, как называл он будущую столицу, Петр был верен себе: его исполинскую фигуру (роста он был 2 метра и 4 сантиметра) можно было видеть повсюду - и на бастионах Петропавловской крепости, и на только что заложенной Адмиралтейской верфи, и на соседнем с Заячьим, Городском острове, где поначалу строился город. Без его участия ничего не делалось, нигде не обходилось. Как рубить просеки в лесу и дороги прокладывать, как каналы рыть, куда землю и камни сыпать, чтобы топи сушить, где кому строиться, где какому зданию быть, - все сам решал. И уж, конечно, сам выбирал место для своего летнего дворца и сада, первого сада в Петербурге.
Облюбовал же Петр именно этот участок на левом берегу Невы, видно, прежде всего потому, что был он давно обжитым. Еще при шведах, в 60-х годах XVII века, стояли здесь деревянные строения; позднее принадлежал он шведскому майору Конау, построившему в своих обширных владениях мызу с садом. К тому же мыза Конау была довольно далеко от шума и грохота стройки Петропавловской крепости, а Петр, хоть и великан, и силой обладал богатырской, страдал тяжелым нервным расстройством, просыпался от малейшего шороха. Ночью мимо его дворца запрещалось не только ездить, но даже ходить.