Но выбор был невелик! Или нести потери, штурмуя позиции упрямых большевиков, или бросить всю технику и уходить на запад лесами и второстепенными дорогами.
Непонятен был сам смысл столь отчаянного сопротивления. Что там было такого, что русские сопротивляются с отчаяньем смертников?
Хотелось бы посмотреть своими глазами, что происходит на улицах города, но донесения разведки лишили его такой возможности, сообщив о применении русскими крупнокалиберных снайперских винтовок. Смерть командира разведки дивизии и ещё четверых, менее значимых, офицеров напомнила категоричный приказ, изданный ещё месяц назад, о запрете высшим офицерам Вермахта приближаться к передовой ближе километра. Хотя в Пруссии командира одиннадцатой пехотной дивизии генерала фон Бёкмана подстрелили с полутора километров.
В наспех вырытом саперами командном пункте дивизии было довольно тесно. Толпились здесь почти все остатки штаба. Мрачно осматривал окрестности городка оберст Неймген, вероятно подсчитывая потери своего батальона панцеров на улицах города. Горько признавать, но из полноценного танкового полка остался неполный батальон, который сейчас и является основной ударной силой при штурме русских позиций.
Оберсту уже доложили, что его панцеры столкнулись с танковыми засадами русских. Пусть три из них удалось уничтожить, так как это были неподвижные огневые точки из лишённых хода русских тридцатьчетвёрок, но ещё три доставили его панцершутце намного больше проблем. Две из них никак не удавалось поразить — слишком хорошо были укрыты. Ну, а последняя оказалась подвижной и управляемой очень хорошим экипажем. По крайней мере, на неё три раза тратили драгоценные снаряды гаубиц, но каждый раз на месте бывшей позиции русского танка обнаруживали только воронки бесполезных попаданий.
В левой траншее показался обер-лейтенант, заменивший командира разведки дивизии после его гибели. Вслед за ним на командный пункт дивизии уже знакомые генералу разведчики вытащили пленного большевистского офицера. Оборванный и грязный лейтенант старался держаться прямо, хотя часто шевелил головой, вытряхивая из ушей невидимые пробки, возникшие там после контузии. Смотрел он на немецкого генерала с мрачной решимостью, не ожидая от него ничего, кроме скорой смерти.
Зейдлиц только покачал головой. Национальное происхождение лейтенанта не вызывало никаких вопросов. Юде! Где-нибудь в "Мёртвой голове", в полном составе оставшейся в Прибалтике, его бы пристрелили не раздумывая. Но ему нужны сведения. И даже такой слабо информированный "язык", как обычный пехотный лейтенант, представлял чрезвычайно большую ценность.
Зейдлиц обратился к находящемуся здесь же переводчику.
— Выясните, какой важный объект они так остервенело защищают?
Переводчик несколько минут тормошил пленного лейтенанта своими расспросами. Наконец, повернулся к генералу с самым мрачным выражением лица.
— Пленного зовут лейтенант Гринштейн. Он командир комендантского взвода.
Генерал порадовался маленькой удаче. Штабной офицер, пусть и на крохотной должности, информирован всегда лучше, чем его собратья в обычной пехоте.
— Господин генерал, он утверждает, что кроме госпиталей в городе ничего нет. — Охладил его радость переводчик.
— Как нет? — Удивился генерал. — А склады? Горючее, боеприпасы?
— Боеприпасы вывезли ещё на прошлой неделе. — Ответил переводчик. — Он сам лично руководил погрузкой.
Повернулся к пленному, опять возобновил допрос.
— Последнее горючее вывезли вчера. — Продолжил доклад переводчик. — Сегодня утром русские перешли в наступление и поэтому изъяли все запасы.
Генерал отвернулся, подошёл к стереотрубе, стал рассматривать город. Выходит он напрасно тратил боеприпасы, пытаясь захватить никому не нужный объект. И сейчас его солдаты бессмысленно гибнут под русскими пулями и снарядами. Но поляки утверждали, что все склады на месте. Не знали? Или сознательно обманули? Столь ненадёжный союзник доставлял порой хлопот больше, чем противник. Обмануть и подставить немецкие войска у них считается не меньшей доблестью, чем разгромить русских. Хотя нужно признать, что и в Вермахте сильны подобные настроения.
Но всё равно непонятно. Почему такое ожесточённое сопротивление?
— Но если в городе нет ничего ценного, почему они так сопротивляются? — повторил свой вопрос генерал.