Низовой ветер теплый, бьет в лицо, и солнце палит в лоб, и брызги пляшут по щекам. Все точно сговорились и весело, по-доброму, озоруют с нами. Бодро гудит мотор, и от борта с шипением отваливается зеленый пласт воды.
Справа по ходу — скала Писаный камень. Никакого всадника на ней. Лишь белое отражение ломается в воде. Но вспоминается мне рыжебородый Сахаров, и его древние книги, и свеча на рукоятке ножа...
И дальше, дальше пенится наш путь. Через теплый ветер и слепящее солнце.
Возле Брянской шиверы у берега — паузки со всякой строительной всячиной. Навстречу — караван наливных барж. По синему важно плывут, как белые лебеди. Сверкают надстройки, горят красные флажки на мачтах — «опасно» — значит, не подходи, не чалься.
Я прикрыл глаза ладонью и вижу вдали совсем черные литые глыбы скал у Мурского порога. Выкручиваю ручку мотора, даю такого газа, что лодку трясет, и вдребезги разбитые волны осыпаются на спину Николая Нилыча, сидящего на носу. Он закрывает аппарат, всегда висящий на груди, и показывает мне кулак. Но скорость сейчас нужна. Близок порог, а там главное, чтоб мотор тянул быстрей течения. Тогда можно управлять лодкой. Если откажет или замешкаешься — пеняй на себя...
Скоро начнется... Низкий зеленый остров точно со дна всплыл справа. И буксиришко с бесконечным кошелем леса вынырнул откуда-то впереди. Красные бревна в синей воде. С таким извозчиком нам нельзя вместе выходить на порог. Кто его знает, что с ним может случиться... Обогнать!
Скалы сразу выросли до неба. Загораживают солнце, холодно виснут над рекой. Под их сумрачным взглядом Ангара совсем переменилась, потемнела.
Знаю я это трудное место. Фарватер здесь справа, у острова. Потом сворачивает влево, к скалам.
И вот сразу кончился остров. Оскалился порог. Километра на два торчат в бурунах черные спины камней. Вода рычит и ярится, будто дерутся на реке морские львы. Тут не зевай.
Между вешками влетаем в самую пасть порога. Здесь вечно стоят на одном месте высокие валы, отлитые из пены.
Лодка — шесть досочек, скрепленных сосновыми копанями, — хлопает днищем по каменной воде. Словно шторм налетел на нас. Всего на ладонь поднимается край борта над холодным кипятком Ангары.
Это просто чудо на порогах. Так низко сидит лодка и так ловко прошивает вал — и невредима вылетает из него. Думать и рассусоливать тут некогда. Глаз видит, рука правит — все разом. Среди валов, подставляющих навстречу крутые спины, выбираешь, какие поменьше, и править на них.
А река несет сломя голову, а мотор еще подбавляет ходу — лодка летит. Но это потом уж понимаешь. Сейчас кажется, что она едва тащится по бурунам. Столько их еще впереди скалят белые клыки да норовят всадить в борт! Повернись лодка боком к волне — мигом подомнет и смелет в щепу.
Наконец вышли из крупных бурунов. Злоба реки здесь опадает. Ангару лишь трясет крупной зыбью. Значит — пронесло! Отлегает от души.
Отсюда порог видится по-иному. Он словно длинная ступенька. Полотнище реки ломается на ней и сдергивается сверху вниз. До порога оно чистое, голубое, а за ним — рваное, клочковатое, вывернутое наизнанку. И кругом все гремит, рычит, воет и бухает.
Как же это мы такую ступеньку перепрыгнули?..
В устье речки Муры, под скалами, стоят две баржи, сцепленные борт о борт. Это взрывники. Немного ниже по реке — склад взрывчатки на берегу и белый паузок с красными буквами: «ОПАСНО».
Порох — это очень непривычно и чуть захватывает дыхание, и по ногам точно иголочки бегут. Никогда не видел столько пороха. У черных скал сереет в дождливой мгле огромный штабель ящиков и цинковых «пеналов».
День сегодня пасмурный, туманный. Неприветливый, зябкий день. Мы только что сошли с буксира «Падун» на понтон, причаленный у склада. Палуба понтона обшита брезентом и наклонена на одну сторону к воде. Вся она сплошь, словно птичьим пометом, усыпана короткими зелеными катышами пороха. Он скрипит под каблуком, по нему скользит нога, он забил все щели, толстым слоем покрыл настил под палубой. Рабочий в синей фланельке сметает его метлой в воду.
Первый раз я у взрывников. Ни с кем из них не знаком. Лишь затонувшие заряды встречать приходилось. Торчит из воды вешка с красным флажком, а под ней несколько тонн пороха, приготовленных к взрыву, но не взорвавшихся неизвестно почему. И маячит эта вешка в самом опасном месте — на шивере или пороге. У избушки бакенщика поднят сигнал: «Проход запрещен». Выше и ниже по течению скопились суда. А мы на лодке проскакиваем мимо. Рулишь и не знаешь, что будет через секунду. Но все обходилось хорошо. Сам я, пожалуй, не рвался бы на рожон. Николай Нилыч всякий раз подбивает: «Ждать целый день, пока поднимут эту дуру? Идем!» И все норовит поближе щелкнуть из своего аппарата вешку с флажками.