Галя уложила дочку, хватилась пустышки, вспомнила, что впопыхах оставила в рубке... Накрыла одеяльцем, дала колечко, девочка сразу им занялась, потянула в рот. Галя уже взяла таз, пошла к трапу, да удержалась — вернулась, открыла одеяльце, еще раз посмотрела: «Утеночек мой!»
На палубе задохнулась от ветра, но привычно и быстро отыскала местечко за каютой, где и расположилась в затишке. Начерпала воды в корыто, принялась полоскать. Баржу валяло с борта на борт и вода расплескивалась. Галя не замечала — спешила, все думала о желтом своем цыпленке и прикидывала, на сколько хватит ползунков. Получалось почти на полсуток — без стирки, и если почаще полоскать, то и вполне можно заменить пеленки ползунками. Открытие это очень ее взбодрило, и она работала с азартом. Даже обида на мужа сгладилась, и она уже представляла, как он удивится, увидев дочь в новом наряде.
...И услышала крик. Сначала даже не поняла, откуда и что за звук. Дочка никогда так надрывно не кричала. Замешательство мгновенно прошло, и Галя бросилась в каюту.
Девочка лежала поперек койки... Головка закинута вниз, личико покраснело, раздирающий крик наполнял баржу. Галя одним прыжком подскочила, взяла на руки, в испуге прижала к груди, с ужасом оглядывая головку, затылочек, не зная, как успокоить. Малышка все кричала, обиженно и надрывно, и Галя тоже заплакала, уткнувшись ей в животик. И тут плач прекратился. Девочка глубоко со всхлипом вздохнула и закрыла глаза. Щечки мокрые от слез, у носика и в краешках век — большие капли.
Как же она очутилась у края? От качки? Вон как баржу валяет по волне... Или ножками отталкивалась? Если от волны, то упала бы на пол, а она лежала поперек. Значит, ножками отталкивалась и сама так легла, качка лишь помогла. После этого умозаключения Галя перепугалась (а если б упала на головку!..) и обрадовалась (надо же, сама ножками отталкивается — большой человечек!). Впервые дочка поступила по-своему, и это было необыкновенно, Галя никак не могла охватить произошедшее, все его причины и последствия.
Но высокие эти раздумия продолжались недолто. Каша начала пригорать. Белье недополоскано. Вынуть ползунки, чтоб были под рукой... Сменить мокрые... Не знаешь, за что хвататься.
Она представила, как муж стоит за штурвалом, и заботы его, вся его работа показались ей сонно-спокойными, безмятежными. Было удивительно, что он иногда жаловался на усталость, странно слышать о каких-то трудностях. После рождения ребенка муж, а вместе с ним и все мужчины на свете стали представляться бездельниками, трутнями, жалкими актерами, которые корчили из себя занятых людей, изнемогая от безделья. Железный, неумолимый ритм ее собственной работы и нескончаемых забот так оглушил ее, так подчинил, что всякая иная жизнь казалась теперь непростительно свободной и праздной.
Галя принялась за дела и прокрутилась, не замечая времени, до тех пор, пока баржа не ткнулась в берег. Она подумала, что сейчас Саша придет, и, несмотря на то, что ожесточения в душе уже не было, все же приготовилась к тяжелой встрече. Она не собиралась мириться и твердо решила еще несколько дней пожучить мужа, считая такую выволочку полезной для дальнейшей их жизни.
Однако Саша вместе с начальством сошел на берег. Развешивая пеленки, Галя видела, что те двое отправились на пески, а он побрел в заросли лозняка. Она сразу поняла: боится и почувствовала горькую сладость победы.
...Это уж на обратном пути случилось. Галя достала кашу, томившуюся под ватником. Ей захотелось со сметаной — сливки прокисли, и теперь в бидоне была сметана, такая крутая, что не лилась через край и на горячей каше неохотно плавилась, как масло.
И не успела она начать — вошел Саша. Словно ничего не случилось, улыбается, в руках — соленая рыба, но голос робкий.
— Галочка, дай каши — начальство угостить. Вместо хлеба...
Сразу она не нашлась даже, что ответить. Прежнее ожесточение пропало, но отказываться от решения «отбрить» она не могла. Прожевав кашу, Галя собралась, сжалась, сделала неприступное лицо и без всякого выражения (так было задумано) деревянно сказала:
— Пошел вон.
Саша переминался с ноги на ногу у трапа, рыба трясла мертвым хвостом. Галя холодно повторила:
— Пошел вон.
Он принял эти слова как должное; вздохнул, опустил голову и почти уж повернулся, но передумал и робко попросил миску и нож.
Галя молча прикрыла кастрюлю ватником, взяла тарелку и удалилась в каюту. Она слышала, как муж поспешно кромсал рыбу. Ей захотелось соленого. Молча, с каменным лицом, она вернулась, не обращая внимания на замершего мужа, разворошила куски, сваленные в миску, выбрала лучший и унесла к себе.