«Дай каши — начальство угостить» — вспомнила она униженные, робкие слова и пожалела, что не посоветовала: «Покорми начальство своими прибаутками».
Она доела кашу, но до рыбы не дотронулась — пришлось менять ползунки...
И Галя пожалела, что не показала Саше дочку в новом наряде. И, подумав так, вспомнила, что прогнала его и у них разлад. Но желание поделиться радостью пересиливало, она решила при первой возможности показать мужу девочку в ползунках. Кроме него, никто здесь не мог оценить этого события.
Вечером, когда пристали к знакомому берегу, те двое собрались уходить. Галя занималась своими делами, но все прислушивалась, поглядывала, тревожилась: не уйдет ли с ними Саша. Она понимала теперь, что слишком круто его одергивала в эти дни и он может от отчаяния сбежать в лагерь и загулять. Чувства превосходства и победы над ним, которые совсем недавно тешили ее, сейчас вселяли опасения и даже страх... Она вспомнила одинокую ночь, услышала свист ветра, шлепки волн и представила, как страшно усилятся эти звуки с темнотой...
А в рубке уже прощались. Обостренно-четко услышала Галя, как незнакомцы благодарили мужа, и ей показалось, что он, хоть и невнятно, напрашивается проводить их через тайгу.
Девочка, угадав смятение матери, заскулила, заметалась, заплакала потихоньку. Галя разрывалась — успокаивала ее, убеждала себя не обращать внимания на разговор в рубке, напряженно прислушивалась к каждому шороху и не знала — побежать ли наверх или укачивать дочку... И эта собственная нерешительность была невыносимо-мучительна.
А наверху уже топотали по палубе, уже стукнула дверь — Саша вышел последним (он по-своему отрывисто, коротко хлопал дверью, Галя отличила бы его от сотни людей, пройди они через рубку).
Этот удар двери довел ее смятение почти до истерики. Она знала, что остаются последние мгновения, и все еще не могла решить: выдержать ли характер и дать мужу самому выбирать между семьей и берегом или предпринять что-то решительное — она еще не представляла себе, что. В полубеспамятстве, ничего уже не соображая, Галя закутала плачущего ребенка в одеяльце и метнулась наверх.
Она выскочила, едва не ударив дверью пожилого человека, и в каком-то ослеплении пожалела, что не ударила. Она хотела бросить ему резкие и грубые слова, но ничего подходящего от горячки не шло на память, и это злило ее еще больше.
Человек, видимо, не догадываясь ни о чем, посторонился, снял кепку и слегка поклонился. Что-то было в этом приветствии старомодное, неожиданно-тихое и приятное. И лицо у него было грустное, и удивленное, и очень доброе.
Галя уже нашла свои слова, она хотела закричать прежде всего мужу: «Назад, подлец! Не пущу!», хотела разреветься, а потом отругать инженеров, которые тащили его в лагерь. А тут сразу опомнилась, поняла ненужность задуманного, растерялась, судорожно вздохнула и почувствовала отвратительную слабость. Голова закружилась, ноги подгибались — едва не выронила девочку.
— Что с вами? — глуховато спросил пожилой, осторожно и крепко поддержал ее за локоть, властно кивнул Саше. Тот открыл рубку и пожилой провел Галю внутрь, усадил на табуретку.
— Воды. Быстро, — жестко приказал Саше.
Плыло перед глазами, Галя удивленно осмотрелась, радуясь, что сидит, и не веря еще, что такой приступ ярости и слабости приключился с ней.
— Ничего, не беспокойтесь... Зачем же... — бормотала она, превозмогая дрожь. Ей подумалось: этот человек догадывается о ее намерении всех изругать, и сделалось неловко, стыдно, и она никак не могла себя переубедить — откуда ему знать? Галя не решалась посмотреть на незнакомца, но чувствовала неожиданно и странно прорезавшуюся к нему симпатию. И разум, еще не успокоившийся после взрыва, не мирился с тем, что открывало сердце, и грудь теснило от противоречий. Куда глаза девать?..
В рубку вошел второй, которого она лишь смутно заметила в давешнем порыве, и сейчас, отвернувшись от пожилого инженера, смотрела на него, даже радуясь немного, что есть повод отвести взгляд. Этот ей сразу не понравился. Галя не могла сообразить, почему же... Ведь он помоложе и внешне даже симпатичный вроде... Ах да, вот почему — он, как все. Она поймала его раздевающий взгляд. Как все... А что ж пожилой — не как все?..
Галя с удивлением, не поняла даже, а почувствовала, что именно он — не как все; и мысленно не соглашалась она с таким выводом, не могла согласиться, а где-то внутри крепла уверенность, что встреча эта необычная, сулящая непонятную, добрую радость...
Второй стоял у двери, загородив проход, и Саша кружку с водой передал ему. Гале не хотелось брать кружку из его рук. И тотчас пожилой инженер уверенным отстраняющим движением взял у того кружку и с чудноватой старомодной почтительностью, слегка склонившись, протянул ей. Это было даже страшновато — будто чтение мыслей, и влекло, притягивало странной силой, необыкновенным светом, в который никак не верилось.