Был уже почти полдень, когда начальник решился проверить работу Йонаса. Парень стоял неподвижно среди ведер с краской и смотрел перед собой. Начальник долго не мог отвести глаз от стены, затем подошел к Йонасу: щеки парня раскраснелись, глаза блестели; после этого никому в голову не приходило складывать товары у этой стены. Начальник велел поставить два стола и несколько стульев: люди там сидят в перерыве или когда хотят подумать, успокоиться, разобраться, прийти в себя, они потягивают кофе и смотрят на картину, на красноватое солнце и порядка шестидесяти болотных птиц, которые словно с него прилетели, их контуры немного неуклюжи, однако птицы настолько живые, что в глубокой тишине слышится взмах крыльев.
Когда-то мир был настолько невинен, что полицейскому в деревне не хватало работы на полную ставку, и до рая тогда, вероятно, было ближе, чем до ада. В сельской местности доминировали прогрессисты, они управляли кооперативными обществами, которые объединяли хозяйственников и держали в узде деревенских маргиналов, понимали нас, из кожи вон лезли, чтобы все оставалось на месте: всегда удается хорошо управлять тем, что не движется. Однако затем все, похоже, перевернулось с ног на голову, и в последние годы было так много движения, что мы больше не в состоянии думать, вся энергия уходит на то, чтобы не броситься в пустоту. А вы замечали, что суть человека часто скрыта от постороннего взгляда и может никогда не выйти на дневной свет? В официальных документах нигде не упоминается, что, хотя по месту основной работы Ханнес столяр, полицейская форма была для него смыслом жизни и отрадой. Это не я, думал Ханнес по утрам каждый понедельник, пристегивая пояс столяра, нащупывая пилу, проклиная нашу законопослушность, мечтая о росте преступности, о времени, когда сможет сбросить столярный пояс и ежедневно облачаться в форму.
Ханнес был выше многих, ростом в сто девяносто три сантиметра, широкоплечий, когда двигался, напоминал крупного представителя семейства кошачьих. Побеждал всех в потасовках: его руки казались стальными; пил больше, чем мы, и делал это с младых ногтей, что, впрочем, никого не удивляло, ведь он происходил из троллей. Женщины к Ханнесу тянулись; наделенный сильным взглядом, он смотрел вокруг, словно маяк, подающий сигналы. Женщины были готовы оставить мужей и детей ради единственной ночи с ним. Две сестры, оглушительно красивые, много лет преследовали его: вы можете получить нас обеих, говорили они, жить с нами обеими, с двумя сразу ни много ни мало, и речь не идет о готовке, у нас обеих богатое воображение. Но потом он женился на Баре, чему мы очень удивились; она была хрупкой, светлая голова, тело как стебелек, говорили о ней старики. Бара уехала в столицу учиться в университете, но не для того, чтобы изучать хрупкие растения, как мы ожидали, она выбрала геологию, захотела узнать все о землетрясениях, извержениях, разрушительных силах. Училась она хорошо, стала прекрасным геологом, но на одном пасхальном балу в общественном центре увидела, как Ханнес устроил драку; истинный вулкан, подумала она, а через два года родился Йонас. Когда он появился на свет, Бара только что получила диплом бакалавра, собиралась три года проработать у нас учительницей, а потом продолжить учебу, специализироваться на вулканах; сосредоточиться на тебе, как она часто говорила Ханнесу, но однажды мы заметили, что над ее головой начал блекнуть свет. Старый врач, немного знавший латынь, не справился: это был рак толстой кишки, цветок дьявола; состояние Бары быстро ухудшалось, и она увяла. Ханнес поддерживал ее изо всех сил, но против смерти человек ничто, свет мира погас, и Ханнес потерял жену, трехлетний сын — мать, а мы — самое красивое и хрупкое из всего, что попадалось нам на глаза. В мире всегда есть место несправедливости.