Финн всегда хвалил этот запах. Главу администрации вдруг захлестнуло влечение к Астхильд, у него перехватило дыхание, я возьму ее прямо здесь, на столе, подумал он, расстегну ширинку и, черт возьми, быстро овладею. Астхильд что-то говорила о Финне, глава администрации тяжело дышал, пытаясь взять себя в руки, все его мысли были прикованы к Сольрун, он боролся с желанием, сбивавшим его с пути истинного, и медленно перевел взгляд на большую картину в тяжелой позолоченной раме, на ней утес гордо поднимается из бушующего моря, это картина оргазма, подумал он, Астхильд шла за ним, Финн это, Финн то, да, отвечал он односложно, почти сбегая вниз по ступенькам и не обращая никакого внимания на ее удивленное лицо.
Должно быть, кризис среднего возраста, подумал глава администрации, стоя на тротуаре и пытаясь успокоиться. И как только мне это в голову могло прийти, да еще с Астхильд, когда вокруг такие женщины, она ведь бочка бочкой и парфюмом воняет, что со мной происходит? Он развернулся, чтобы войти в магазин, и едва не столкнулся с Си-грид, которая лишь окинула его быстрым взглядом, ах, эти карие глаза! Глава администрации смотрел ей вслед, пока она шла вдоль дома, по дорожке между кооперативным обществом и складом, смотрел на изгибы ее тела, на движение бедер под свитером. Дьяволица, подумал он в бессильном отчаянии, взглянув на часы, обнаружил, что следующий урок у Сигрун начнется только через полчаса, и быстро зашагал в сторону школы.
Глава южного поселения не рассказал еще и половины своей истории, когда открылась дверь и вошла Сигрид. Кьяртан пошел навстречу, Давид опустил стул и широко открыл глаза, гость кивнул, сгорая от желания скорее продолжить. Подняв створку прилавка, Сигрид сказала: принесите фонарик. Кьяртан быстро выполнил, пройдя так близко от нее, как только отважился, но все-таки дальше, чем ему хотелось. Ее светлые волосы собраны в узел на затылке, лицо ровное, лишь мелкие морщинки вокруг глаз, нежный аромат парфюма, груди под красным свитером как две половинки дыни. Кьяртан протянул ей фонарик, их руки встретились в прикосновении, его наполнило смешанное чувство радости и надежности, она ничего не почувствовала, только зажгла фонарик, холодно посмотрела на него и сказала: я доверяла вам, дала вам шанс. Кьяртан что-то бормотал о взорвавшихся лампочках, никуда не годной проводке, о странном ощущении, Сигрид фыркнула и, вооружившись фонариком, исчезла в кладовке. Глава поселения глубоко вздохнул, снял фуражку, провел рукой по редеющим волосам и откашлялся, дьяволица, сказал он.
Через несколько минут Сигрид появилась из темноты. На свету она была невероятно красивой. Тонкое, но решительное лицо, светлые волосы, карие глаза, стройное тело — у Кьяртана дрожали струны сердца, гость снял фуражку и прижал ее к груди, словно собирался попросить Сигрид рассказать стихотворение о любви или спеть гимн, но она, не посмотрев ни направо, ни налево, протянула Кьяр-тану фонарик и, бросив на ходу, ждите от меня известий, ушла, погруженная в свои мысли, гость успел лишь открыть рот, а она уже исчезла, двери снова закрылись.
Войдя в магазин, Сигрид поднялась в кабинет директора: маленькая комнатка на постаменте, две ступеньки наверх, письменный стол, два стула, шкаф для документов, на стене позади стола большая фотография деревни с воздуха, остальные стены стеклянные, так что, сидя за столом, Сигрид могла держать в зоне видимости почти весь магазин, заставленные товарами полки, два прилавка. Однако в этот раз она не села за стол, а, надев короткую зеленую куртку, вышла на улицу, села в машину и медленно выехала за пределы деревни, мимо черного дома Астронома. Затем скорость начала постепенно увеличиваться, и Гудмунд, выйдя из овчарни, увидел стремительно приближающуюся машину жены, что-то случилось, решил он и почувствовал, как в нем, глубоко в животе, зародился страх, маленькая точка быстро увеличилась, заполнив грудную полость, охватив руки и ноги. Не прошло и трех минут с того момента, когда Гудмунд заметил машину жены, как она резко затормозила во дворе, но за это время можно было многое надумать и представить. У них имелось трое детей, всем уже за двадцать: две девочки, одна учится в университете, другая вышла замуж и живет на ферме к северу от деревни, и мальчик, у него столярная мастерская в Акранесе. Четверо внуков, затем брат и сестра Сигрид, и у Гудмунда четверо братьев и сестер, так что уже тринадцать душ, а если еще прибавить его родителей и мать Сигрид, то всего шестнадцать, и с ними многое может случиться, возможностей не счесть, ужасные вещи, о которых не говорят по телефону. Сигрид резко затормозила, выскочила и направилась в сторону мужа, оставив машину с включенным двигателем и распахнутой дверцей, голова Гудмунда наполнялась картинами аварий, скоротечного рака, мозгового кровоизлияния, вирусов, поразивших мозг, даже самоубийства, но вот Сигрид подошла к нему, раньше она никогда на него так не смотрела, в ее карих глазах не было никакой печали, вероятно, ни с кем ничего не случилось, и, казалось, можно было вздохнуть с облегчением, однако Гудмунда загипнотизировал взгляд жены, они были женаты уже тридцать лет, он знал ее смех, выражения лица, как она спала, как пила кофе, как открывала рот, поднося к губам мороженое в вафельном рожке, тридцать лет, но сейчас перед ним была незнакомая женщина, прежде он никогда не видел таких карих глаз. Сигрид схватила мужа за руку, потянула его в дом, он чуть не упал в прихожей, когда хотел снять сапоги, а она продолжала тащить, они прошли в коридор, ведущий к спальне, она всегда придавала большое значение чистоте, Гудмунд первым из местных фермеров стал надевать комбинезон, отправляясь в овчарню, и над ним несколько лет насмехались, теперь же он оставляет на полу грязные следы, а она швыряет его на кровать прямо в комбинезоне, в сапогах, сбрасывает короткую куртку, снимает длинный красный свитер, срывает с себя белую рубашку, иначе и не скажешь. На Гудмунда льются речи, он же ни о чем не думает, только лежит в кровати и ничего не знает, ничего не понимает, настолько удивлен, что у него встал лишь после того, как она расстегнула ему комбинезон, ширинку и склонилась над ним, и рот у нее такой мягкий и теплый.