Йенни выбежал, когда она закричала, пошел в хлев, сидел там и терпеливо ждал, вернулся в дом полчаса спустя и принялся замешивать оладьи.
[Хорошо просыпаться утром в деревне. Тот, кто живет у моря, может смотреть на его вечно живую поверхность из окна гостиной, стоять на веранде с чашкой кофе в руке, возможно босиком, слушать хрипловатую болтовню гаги, грубые комментарии чайки; в штиль серебристый облачный покров неподвижен, море почти не шевелится, только мелкие волны накрывают камешки, которые затем возвращаются подышать. Не нужно ни о чем думать, человек просто существует, слушает, приветствует мир, в такие мгновения империи превращаются в пыль.
Маттиас встает рано, только он, чашка кофе, сигарета, полусонное море, гага и чайка, неподвижные облака. Элисабет спит, он выходит и смотрит на море, входит и смотрит, как она спит, она дышит, и галька уходит под воду. Он склоняется над ней, берет в руку волосы, они струятся между его пальцами, темные волосы, такие темные, почти черные. Когда она спит, все проще, но беднее; он находит листок, пишет записку, иногда он так делает: она проснется после того, как он уйдет на работу, и обнаружит его записочку в масленке, в лотке для столовых приборов или, может, в своей обуви, либо он просто напишет маркером на зеркале в ванной: «Только и делаю, что дышу и думаю о тебе». Чтобы стереть маркер с зеркала, может потребоваться немало времени, и это хорошо, ибо послание важное, в нем истина, квинтэссенция, оно красиво в своем отчаянии, его нельзя разместить так, чтобы было легко стереть. Только и делаю, что дышу и думаю о тебе. Это абсолютно правильно, но в то же время полная ерунда или сильное преувеличение. Маттиас многое делает: он занимается складом, они с Сольрун — движущая сила общественной жизни в нашей деревне, вокруг него движение, иногда он получает странные посылки от своего друга-этнографа, который, возможно, к нам приедет: когда он появится, вы сразу его узнаете, говорит Маттиас — Луис черный как смоль, всегда в черной шляпе и желтом пиджаке. Иногда кто-нибудь спрашивает: и вы согласились приехать в эту глушь? На это он отвечает: к любой глуши можно привыкнуть — абсурд становится рутиной, и наоборот.