Маргерит Дюрас
Летний вечер, половина одиннадцатого
I
— Паэстра его зовут. Родриго Паэстра.
— Родриго Паэстра.
— Да. А того, кого он убил, звали Перес. Тони Перес.
— Тони Перес.
Проходят по площади под дождем двое полицейских.
— И в котором часу он убил Переса?
Сосед точно не знает, где-то днем, около двух, а сейчас уже почти вечер. Двоих он убил, Родриго Паэстра, — Переса и свою жену. Обе жертвы были обнаружены два часа назад в гараже Переса, в углу.
В кафе уже сгущается полумрак. В глубине, на мокрой стойке бара, горят свечи, их желтый свет смешивается с голубоватым светом угасающего дня. Ливень прекращается внезапно, как и начался.
— А сколько ей было лет, жене Родриго Паэстры?
— Совсем молоденькая. Девятнадцать лет.
Мария делает скорбную гримаску.
— Можно мне еще стаканчик мансанильи? — просит она.
Сосед заказывает для нее. Он тоже пьет мансанилью.
— Странно, что они до сих пор его не поймали, — продолжает она, — городок такой маленький.
— Он знает городок лучше, чем полицейские. Родриго — его так просто не возьмешь.
Бар переполнен. Вокруг говорят о преступлении Родриго Паэстры. Насчет Переса все согласны, но насчет молодой женщины — нет. Дитя, говорят многие. Мария осушает свой стаканчик мансанильи. Сосед смотрит на нее удивленно.
— Вы всегда пьете так?
— Когда как, — говорит она, — но в общем, да, почти всегда так.
— Одна пьете?
— Сейчас — да.
Кафе выходит не прямо на площадь, а на квадратную галерею, разделенную, рассеченную с двух сторон главной улицей городка. Галерея обнесена каменными перилами; парапет достаточно широкий и крепкий, чтобы выдержать ребятишек, которые запрыгивают на него, ложатся, глядя, как прибывает вода в канавах после дождя, как ходят по площади полицейские. Среди ребятишек — Жюдит, дочка Марии. Опершись о парапет, она смотрит на площадь; над перилами видна только ее головка.
Время сейчас, наверно, между шестью и семью вечера.
Снова налетает ливень, и площадь пустеет. Купа карликовых пальм на клумбе посреди площади гнется под ветром. Цветы между деревцами примяты. Жюдит прибегает с галереи и прижимается к матери. Но ей уже не страшно. Молнии вспыхивают одна за другой, подряд, и гром грохочет непрерывно. Время от времени небо раскалывается с металлическим треском, который, смолкнув на миг, переходит в ровный гул и звучит все глуше и глуше по мере того, как ливень иссякает. На галерее становится тихо. Жюдит отходит от матери, идет смотреть на дождь поближе. Площадь танцует в струях дождя.
— Это на всю ночь, — говорит сосед.
Ливень опять стихает так же внезапно. Сосед отворачивается от бара и показывает на темно-синее небо с широкими свинцово-серыми краями, такое низкое, что, кажется, оно задевает крыши.
Мария хочет еще выпить. Сосед заказывает мансанилью, воздерживаясь от комментариев. Он выпьет тоже.
— Это моему мужу захотелось провести отпуск в Испании. Я бы предпочла где-нибудь еще.
— Где же?
— Я как-то не думала. Везде понемногу. И в Испании тоже. Не придавайте значения тому, что я говорю. В сущности, я очень рада, что попала этим летом в Испанию.
Он берет ее стакан с мансанильей и подает ей. Расплачивается с официантом.
— Вы приехали около пяти, не так ли? — спрашивает сосед. — Вы, наверно, были в маленьком черном «Ровере», что остановился на площади?
— Да, — кивает Мария.
— Было еще совсем светло, — продолжает он. — Дождь как раз перестал. Вас было четверо в этом черном «Ровере». За рулем сидел ваш муж. А вы рядом с ним? Да? А сзади была маленькая девочка, — он показывает, — вот эта. И еще одна женщина.
— Да. Мы попали в грозу еще в три часа, в полях, и моя дочка очень испугалась. Поэтому мы решили заночевать здесь, а не добираться сегодня до Мадрида.
Сосед говорит, а сам не сводит глаз с площади, высматривает полицейских — небо прояснилось, и их снова видно, — изо всех сил прислушивается, различая сквозь раскаты грома свистки, доносящиеся со всех углов.
— Моя подруга тоже испугалась грозы, — добавляет Мария.
Солнце садится в конце главной улицы городка. Где-то там отель. Оказывается, еще не так поздно, как можно было подумать. Гроза спутала часы, поторопила время, но вот оно вновь просвечивает, краснея, сквозь толщу облаков.
— Где же они? — спрашивает сосед.
— В отеле «Принсипаль». Мне уже пора к ним.
— Да-да, я помню. Мужчина, ваш муж, высунулся из «Ровера» и спрашивал у прохожих, сколько в городе отелей. А потом вы поехали в сторону отеля «Принсипаль».
— Конечно, комнат уже не было. Ни одной свободной не осталось.
Закат снова затянуло тучами. Опять собирается гроза. Темно-синяя, глубокая, как океан, масса с середины дня медленно ползет над городком. Она пришла с востока. Еще светло ровно настолько, чтобы видеть ее угрожающий цвет. Они, наверно, так и стоят на краю балкона. Там, в конце главной улицы. А теперь у тебя глаза совсем синие, говорит Пьер, как небо сейчас.
— Я не смогу уйти. Посмотрите, опять начинается. Жюдит не бежит к ней на этот раз. Она смотрит, как резвятся босоногие ребятишки в водосточных канавках на площади. Густая от глины вода течет между их ног. Вода темно-красная, такого же цвета, как камни городка, как земля вокруг. Вся молодежь здесь, веселится на площади под сверкание молний и несмолкающие громовые раскаты. Слышно, как они насвистывают песенки; высокие ноты, пробиваясь сквозь шум грозы, ласкают слух своей мелодичностью.
Вот и ливень. Океан обрушился на городок. Площадь скрывается из виду. Галереи заполняет толпа. В кафе говорят все громче, чтобы расслышать друг друга. Даже кричат. И то и дело — имена Родриго Паэстры и Переса.
— Передышка для Родриго Паэстры, — говорит сосед.
И показывает на полицейских, которые укрылись на галерее, пережидая ливень.
— Полгода они были женаты, — продолжает сосед. — Он застал ее с Пересом. Ну кто поступил бы иначе? Его обязательно оправдают, нашего Родриго.
Мария пьет еще. Морщится. Наступает то время дня, когда от спиртного к горлу подкатывает тошнота.
— Где он? — спрашивает она.
Сосед наклоняется к ней. Она чувствует густой, лимонно-терпкий запах его волос. Губы у него блестящие, красивые.
— В городе, где-то на крыше.
Они улыбаются друг другу. Он отстраняется. Она еще ощущает теплоту его голоса в ямке между плечом и шеей.
— Захлебнулся и утонул?
— Нет, — он смеется, — я повторяю то, что слышал. Я ничего не знаю.
В углу кафе завязывается спор о преступлении; спорят шумно, и все другие разговоры смолкают. Жена Родриго Паэстры сама кинулась в объятия Переса, чем же Перес виноват? Можно ли оттолкнуть женщину, когда она вот так вешается вам не шею?
— А правда, можно ли? — спрашивает Мария.
— Трудновато. Но Родриго Паэстра этого не учел.
У Переса есть друзья, они оплакивают его сегодня. Его мать там, одна у его тела, в мэрии. А жена Родриго Паэстры? Ее тело тоже в мэрии. Но она была нездешняя. Никого нет с ней сегодня вечером. Она была из Мадрида, муж привез ее сюда прошлой осенью.
Ливень прекратился, затихает оглушительный шум дождя.
— Не успела выйти замуж, как захотела перепробовать всех мужчин в округе. Что было с ней делать? Убить?
— Ну и вопрос, — говорит Мария; она показывает рукой на площадь, на широкую закрытую дверь.
— Да, — кивает сосед, — это мэрия.
В кафе заходит его друг; они опять говорят о преступлении.
Ливень кончился, и площадь снова заполонили ребятишки. Почти не видно конца улицы — где-то там обрывается городок и высится белая громада отеля «Принсипаль». Мария замечает, что Жюдит уже среди ребятишек на площади. Нерешительно топчется и все же ступает в грязную красную воду. Друг соседа угощает Марию стаканчиком мансанильи. Она кивает. Давно она в Испании? Девять дней, отвечает она. Испания ей нравится? Конечно. Она здесь уже бывала.