— Грозы налетают и пролетают, — сказал Пьер. — Быстро пролетают. Не надо бояться, Клер.
Он так сказал. Манящий запах ее испуга, ее охваченной страхом юности, Мария не знала его прежде. Всего несколько часов назад.
Крыши пусты. Наверно, так они и останутся пустыми, как ни надейся увидеть на них кого-то.
Пошел дождь, мелкий, но он окутывает пустые крыши, и город тонет в нем. Ничего больше не видно. Лишь воспоминание об одиноком силуэте, привидевшемся ей.
Когда Мария возвращается в ресторан, управляющая сообщает о приходе полиции.
— Вы, конечно, знаете, — говорит она, — что сегодня днем в нашем городе было совершено преступление. Мы просим нас извинить.
II
Удостоверять свою личность никому не приходится. Управляющая ручается за всех своих постояльцев.
Шестеро полицейских ринулись в ресторан. Еще трое идут в замкнутые коридоры, что окружают зал. Они обыщут комнаты, выходящие в эти коридоры. Просто обыщут несколько комнат, говорит управляющая. Это ненадолго.
— Мне сказали, что он где-то на крышах, — говорит Мария.
Они услышали ее. Она сказала это очень тихо. Но они не удивлены. Мария не настаивает. Шум и суматоха в ресторане достигла апогея. Все официанты местные, все знают Родриго Паэстру. Полицейские тоже местные. Они окликают друг друга, переговариваются. Об ужине забыли. Вмешивается управляющая. Пусть только кто попробует сказать здесь дурное о Пересе. Официанты продолжают обсуждать происшедшее между собой. Управляющая что-то кричит, никто не слышит ее распоряжений.
Но вот официанты все друг другу сказали, а постояльцы мало-помалу приходят в себя после первого ошеломления и требуют, чтобы их обслужили. Официанты возвращаются к своим обязанностям. Заговаривают с постояльцами. Все внимательно прислушиваются к пересудам официантов, наблюдают за полицейскими, которые входят и выходят, все встревожены, кто-то предсказывает успех поисков, кто-то — неудачу, есть и такие, что усмехаются наивности Родриго Паэстры. А женщины говорят: как это ужасно, быть убитой в девятнадцать лет и спать вечным сном, как спит сейчас жена Родриго Паэстры, одна, совершенно одна в этой провинциальной мэрии, совсем еще дитя. Но все в этой сумятице едят, кто с аппетитом, кто без, все едят пищу, которую приносят в спешке разъяренные официанты. Хлопают двери в коридорах, полицейские проходят через зал, сталкиваются, в руках у них автоматы, на ногах сапоги, они туго подпоясаны ремнями, невозмутимые, серьезные, и тошнотворный запах мокрой кожи и пота исходит от них. Плачут при виде их дети.
Двое полицейских, кажется, направились в коридор слева от ресторана, тот самый, откуда только что вышла Мария.
Жюдит, насмерть перепуганная, уже не есть фрукты. Полицейских в ресторане больше нет. Официант, подававший ужин, возвращается к их столику; трясясь от ярости, он бормочет ругательства в адрес Переса и с сочувствием говорит о долготерпении Родриго Паэстры; Жюдит держит в руке дольки апельсина, сок стекает по пальцам, а она слушает его, слушает.
Они, наверно, уже вышли на тот самый балкон в конце замкнутого коридора, где только что была Мария. Дождь как раз перестал, и слышны их удаляющиеся шаги в этом коридоре, что тянется вдоль ресторана; Мария различает их сквозь журчание струй на стеклянной крыше, а больше никто в зале их уже не слышит.
Можно подумать, что все успокоилось. Утихомирилось небо. Спокойно журчит вода на стеклянной крыше, глухо стучат шаги полицейских в последнем оставшемся коридоре — но когда обыщут комнаты, кухню, дворы — можно ли будет обо всем этом забыть? Когда-нибудь? Нет.
Если они вышли на балкон в конце этого последнего коридора, если они уже там — значит, Родриго Паэстры нет на крышах городка.
— Почему же мне сказали такое? — снова начинает Мария все так же тихо.
Они услышали. Но ни он, ни она не удивляются.
Она видела эти крыши. Только что они простирались перед ней, вздымались их коньки под темным небом, они громоздились друг на друга, такие голые под ее балконом, голые, одинаковые, пустые.
Снаружи кто-то зовет? С улицы? Со двора? Где-то совсем близко. Официанты останавливаются с подносами в руках и ждут. Никто не жалуется. Зов повторяется. Прорывается ужас во внезапно наступившую тишину. Если прислушаться, услышишь, что кричат все время одно и то же. Его имя.
— Родриго Паэстра!
Они призывают его откликнуться, сдаться, выкрикивая его имя протяжно, нараспев, почти что нежно.
Мария встала. Пьер берет ее за руку и заставляет сесть. Она послушно опускается на стул.
— Но он же где-то на крышах, — шепотом повторяет она.
Жюдит ее не услышала.
— Странно, — будто про себя роняет Клер, — но мне это совершенно все равно.
— Да, — отвечает ей Мария, — просто я это знаю.
Пьер мягко окликает Марию.
— Прошу тебя, Мария, — говорит он.
— Это из-за криков, — объясняет она, — они действуют на нервы, это ничего.
Крики смолкают. Снова хлещет ливень. Вот и полицейские. Официанты снова занимаются своим делом, снуют по залу, улыбаясь, опуская глаза. Управляющая так и стоит в дверях ресторана, наблюдает за своим персоналом, тоже улыбается. Она ведь тоже знала Родриго Паэстру. Один из полицейских идет в конторку отеля и звонит по телефону. Он звонит в соседний городок с просьбой прислать подкрепление. Он кричит: дождь опять барабанит по стеклянной крыше. Полиция работает на совесть, говорит он, городок был оцеплен сразу же, как только обнаружили преступление, у них десять шансов из десяти задержать Родриго Паэстру на рассвете, надо ждать, поиски очень затруднены грозой и аварией в электросети, но скорее всего эта гроза кончится, как обычно бывает, к утру, главное — перекрыть на ночь все выезды из города, а для этого нужны еще люди, и тогда с первым лучом солнца Родриго Паэстра будет пойман, как крыса в крысоловку. Там поняли полицейского. Он ждет ответа, и ему отвечают очень быстро. Через полтора часа, к десяти, подкрепление будет здесь. Официант снова подходит к столику, его трясет, он обращается к Пьеру.
— Если они его поймают, — говорит он, — если ухитрятся его поймать, в тюрьму он не пойдет. Он не дастся.
Мария пьет вино. Официант уходит. Пьер наклоняется к Марии.
— Не пей столько, Мария, прошу тебя.
Подняв руку, Мария отталкивает препятствие. Препятствие — этот голос, она отстраняет его снова и снова. Клер услышала, что сказал Пьер Марии.
— Не так много я пью, — говорит Мария.
— Правда, — подтверждает Клер, — Мария сегодня пьет меньше, чем обычно.
— Вот видишь, — говорит Мария Пьеру.
Сама Клер ничего не пьет. Пьер поднимается и говорит, что тоже пойдет осмотрит отель.
Полицейских в отеле больше нет. Они ушли, спустившись гуськом по лестнице, которая начинается от конторки. Дождь перестал. Свистки еще слышны, но где-то вдали, и в зале снова болтают, жалуются на скверную испанскую еду, которую официанты еще подают последним прибывшим с особенной расторопностью и с торжествующим видом — потому что Родриго Паэстру пока не поймали. Жюдит успокоилась и зевает. Официант еще раз подходит к их столику, теперь он обращается к Клер, к красоте Клер, останавливается, чтобы поглядеть на нее, пока говорит.
— Может, еще и не поймают, — надеется он.
— А она любила Переса? — спрашивает Клер.
— Тоже мне, разве можно любить Переса, — говорит официант.
Клер смеется, и официант тоже позволяет себе посмеяться.
— Все-таки, — настаивает Клер, — что, если она любила Переса?