— Я знаю, что ты терпеть не можешь резервацию, но как ты относишься к Вольному Ветру? — поинтересовалась Рэчел.
Гроза вздохнула.
— Как объяснить? Я его обожаю. Я любила его, пока мы росли вместе, и совсем не хочу причинить ему боль, но я воспринимаю его, как Охотника или Стрелка, как еще одного брата. Если он попадет в беду, я с радостью помогу ему. Если он заболеет, стану ухаживать за ним. Я поделюсь с ним деньгами, одеждой, жильем, пищей…
— Всем чем угодно, только не собой, — закончила Рэчел.
Гроза медленно кивнула.
— Если бы он согласился на дружбу, лучшего я бы и не желала и стала бы ему настоящим другом, но ему нужно не это. Мне бы хотелось заставить его понять, бабушка, но он и слушать меня не станет. Он отказывается понимать, что мы никогда не будем мужем и женой. Он невероятно упрям!
— У вас, молодая леди, у самой очень сильный характер, — напомнила Грозе Рэчел, потом засмеялась: — Да, я очень хорошо вижу, что создаст трудности вам с Вольным Ветром, если вы поженитесь. Но, насколько я понимаю, он-то тебя любит, хоть ты и не отвечаешь взаимностью?
— Не знаю, наверное, — с запинкой ответила девушка. Она наморщила лоб, что-то вспоминая, и, вспыхнув, добавила: — Иногда он как-то странно смотрит на меня.
— Как же?
— Как будто представляет, как я выгляжу без одежды! Меня это очень смущает, бабушка. — И в ту же секунду по спине Грозы пробежал холодок, который, как она про себя отметила, как-то непонятно взбудоражил ее.
Рэчел бросила на внучку понимающий взгляд.
— А тебя не смущает, что ты хвостом ходишь за бедным Джереми, почти умоляя его взглянуть на тебя так, как, по твоим словам, смотрит на тебя Вольный Ветер? — Привязанность Грозы к молодому и холостому ветеринару не была для Рэчел секретом.
Жаркая волна залила лицо Грозы.
— Бабушка! — воскликнула она. — Я с Джереми с одиннадцати лет. Он учит меня лечить животных. Ты знаешь, как я их люблю, а он делится со мной своими знаниями.
— Прости меня, Гроза, но и слепому видно, что ты начинаешь проявлять больше интереса к Джереми, чем к животным, которых он лечит.
— О! — Летняя Гроза растерялась, не зная, что и ответить наблюдательной бабушке.
Улыбка Рэчел была полна сочувствия.
— Ничего страшного, Гроза. В том, что молодая девушка влюблена в красивого мужчину, нет ничего необычного или недостойного… а он и вправду красив.
— Я не влюблена в него, бабушка, — нерешительно произнесла Летняя Гроза. — Я его люблю. Я люблю Джереми уже больше двух лет и думаю, что всегда буду любить. Если бы только на месте Вольного Ветра был он и попросил меня стать его женой.
Рэчел молчала, не найдя нужных слов. Гроза спросила:
— Ты считаешь, что он слишком стар для меня?
— Едва ли, — со смешком ответила женщина. — Сколько ему… тридцать? — Гроза кивнула. — А тебе семнадцать. Тринадцать лет разницы. Не так уж и много. А почему ты спросила? Разница в возрасте имеет для тебя какое-то значение?
— О нет! Никакого! Я только подумала, что некоторые люди станут так думать.
— Ты не можешь всю жизнь оглядываться на других, — заметила Рэчел.
— Тогда почему ты делала вид, что мой отец не шайенн, и выдавала его за испанца или англичанина, когда мы в первый раз приехали в Пуэбло?
Рэчел побледнела от прямого вопроса девушки, но ответила честно:
— Потому что я была молода, мне было стыдно, и я находилась под сильным влиянием своего отца. Он знал, что, если станет известно о происхождении Адама, и мой ребенок, и я подвергнемся нападкам. Отец этого не хотел, потому что в том, что произошло со мной, не было ни моей вины, ни Адама. Отец догадывался, что большинство и не подумает об индейской крови. Скрыв правду об Адаме, мы избежали несправедливого отношения и насмешек. Возможно, с моей стороны это было трусостью, но я не имела сил противостоять целому городу, который мог презирать меня или моего ребенка.
— Твоя мать оказалась сильной, Гроза. Ей было все равно, что весь город судачит о ней и двух ее сыновьях-шайеннах. Она открыто выказывала свою любовь к вождю шайеннов, который женился на ней и дал ей двух сыновей…
— Но я не понимаю, бабушка, — перебила Летняя Гроза. — Если отец одновременно и Пума, и Адам Сэвидж, почему они всем говорят, что у нас с Утренней Зарей кожа темнее из-за наших испанских предков? Зачем скрывать, что мы тоже шайеннки! Какой в этом смысл? Не то чтобы я была против, но это как-то странно.