— Какое необычное воображение. Оставим теперь ее в покое.
— Ты считаешь, она умеет рисовать? — хмуро спросила София.
— Нет, — ответила бабушка, — может быть, и нет. Но она, несомненно, принадлежит к той породе людей, которые хоть раз в жизни достигают совершенства.
ЛУГ
София спросила, на что похож рай, и бабушка ответила, что, возможно, рай похож на этот луг. Они шли по лугу вдоль проселочной дороги и остановились, чтобы осмотреться. Было очень жарко, дорога потрескалась и побелела от палящего солнца, листья деревьев и трава вдоль обочины запылились. София и бабушка вышли на середину луга, где не было пыли, и сели в высокую траву, вокруг цвели колокольчики, кошачья лапка и лютики.
— И муравьи в раю есть? — спросила София.
— Нет, муравьев нет, — ответила бабушка и осторожно легла на спину, она надвинула шляпу на нос и попробовала украдкой вздремнуть. Где-то вдали мирно и неутомимо тарахтела какая-то сельская техника. Если отвлечься от ее шума, что не так уж трудно, и прислушаться к трескотне насекомых, то кажется, что их миллиарды и что они заполнили весь мир, нахлынув на него восторженной летней волной. София держала в руке цветы, их стебельки нагрелись и стали неприятными на ощупь, тогда она положила букет на бабушку и поинтересовалась, как же Бог успевает услышать всех сразу, кто обращается к нему с молитвой.
— Он очень умный, — сонно пробормотала бабушка из-под шляпы.
— Отвечай как следует, — сказала София. — Как он все успевает?
— Наверно, у него есть секретарь…
— Но как же он успевает сделать то, о чем его просят, если ему некогда переговорить с секретарем, когда что-нибудь случается?
Бабушка притворилась было, что она спит, но провести Софию не удалось, пришлось сочинять, что за время, пока молитва доходит до божьего слуха, ничего страшного произойти не может. Тогда внучка спросила, как же Бог поступит, если, например, она обратится к нему с просьбой о помощи на лету, падая с сосны.
— Тогда он сделает так, что ты зацепишься за ветку, — нашлась бабушка.
— Не глупо, — согласилась София. — Теперь твоя очередь задавать вопросы. Только чур про рай.
— Как ты думаешь, все ангелочки летают в платьицах и никак не узнаешь, мальчик это или девочка?
— Глупо задавать такой вопрос, если ты и сама знаешь, что все ангелочки летают в платьицах. Теперь слушай, что я тебе скажу: если хочешь знать точно, мальчик это или девочка, надо подлететь снизу и посмотреть, не торчат ли из-под платьица брюки.
— Вот оно что. Теперь буду знать. Твоя очередь спрашивать.
— Ангелы могут залетать в ад?
— Еще бы. У них же там полно друзей и знакомых.
— А вот я тебя и поймала! — закричала София. — Вчера ты сказала, что ада вообще не существует!
Бабушка была раздосадована, она села и сказала:
— Я и сегодня так думаю. Но мы же сейчас говорим в шутку.
— Когда говорят о Боге, не шутят!
— И вообще, не мог он создать такую никчемную вещь, как ад, — сказала бабушка.
— А он создал.
— Нет, не создал.
— Нет, создал. Такой огромный-преогромный ад!
Бабушка резко встала, она была раздражена. От быстрой смены положения луг поплыл перед глазами, и некоторое время она молча стояла, ожидая, когда к ней вернется равновесие. Потом она сказала:
— Незачем ссориться, София. Пойми, жизнь и без того тяжелое испытание, зачем же наказывать людей, прошедших его. Человек должен уповать на что-то, в этом весь смысл.
— Неправда, жизнь не испытание, — закричала София. — И что тогда делать с дьяволом? Он же живет в аду!
Бабушка хотела было сказать, что дьявола вообще не существует, но сдержалась. Шум сельской техники действовал ей на нервы. Она вернулась на дорогу, наступив по пути на большую коровью лепешку. Внучка осталась стоять на прежнем месте.
— София, — окликнула ее бабушка. — Не забудь, что ты еще должна сбегать в магазин за апельсинами.
— За апельсинами, — презрительно фыркнула София. — Как можно думать об апельсинах, когда разговор идет о Боге и дьяволе.
Бабушка притворилась было, что она спит, но провести Софию не удалось, пришлось сочинять, что за время, пока молитва доходит до божьего слуха, ничего страшного произойти не может. Тогда внучка спросила, как же Бог поступит, если, например, она обратится к нему с просьбой о помощи на лету, падая с сосны.
— Тогда он сделает так, что ты зацепишься за ветку, — нашлась бабушка.
— Не глупо, — согласилась София. — Теперь твоя очередь задавать вопросы. Только чур про рай.
— Как ты думаешь, все ангелочки летают в платьицах и никак не узнаешь, мальчик это или девочка?
— Глупо задавать такой вопрос, если ты и сама знаешь, что все ангелочки летают в платьицах. Теперь слушай, что я тебе скажу: если хочешь знать точно, мальчик это или девочка, надо подлететь снизу и посмотреть, не торчат ли из-под платьица брюки.
— Вот оно что. Теперь буду знать. Твоя очередь спрашивать.
— Ангелы могут залетать в ад?
— Еще бы. У них же там полно друзей и знакомых.
— А вот я тебя и поймала! — закричала София. — Вчера ты сказала, что ада вообще не существует!
Бабушка была раздосадована, она села и сказала:
— Я и сегодня так думаю. Но мы же сейчас говорим в шутку.
— Когда говорят о Боге, не шутят!
— И вообще, не мог он создать такую никчемную вещь, как ад, — сказала бабушка.
— А он создал.
— Нет, не создал.
— Нет, создал. Такой огромный-преогромный ад!
Бабушка резко встала, она была раздражена. От быстрой смены положения луг поплыл перед глазами, и некоторое время она молча стояла, ожидая, когда к ней вернется равновесие. Потом она сказала:
— Незачем ссориться, София. Пойми, жизнь и без того тяжелое испытание, зачем же наказывать людей, прошедших его. Человек должен уповать на что-то, в этом весь смысл.
— Неправда, жизнь не испытание, — закричала София. — И что тогда делать с дьяволом? Он же живет в аду!
Бабушка хотела было сказать, что дьявола вообще не существует, но сдержалась. Шум сельской техники действовал ей на нервы. Она вернулась на дорогу, наступив по пути на большую коровью лепешку. Внучка осталась стоять на прежнем месте.
— София, — окликнула ее бабушка. — Не забудь, что ты еще должна сбегать в магазин за апельсинами.
— За апельсинами, — презрительно фыркнула София. — Как можно думать об апельсинах, когда разговор идет о Боге и дьяволе.
Бабушка палкой, как могла, очистила туфлю и сказала:
— Дорогая девочка, в моем возрасте я при всем желании не могу поверить в дьявола. Ты можешь верить во что угодно, но нужно учиться быть терпимым.
— Что это значит? — спросила внучка недовольным тоном.
— Это значит уважать чужое мнение.
— А что значит «уважать чужое мнение»? — София топнула ногой.
— Это значит позволять другим людям думать так, как они думают. Например, я разрешаю тебе верить в черта, а ты разрешаешь мне не верить в него.
— Ты выругалась, — шепотом сказала София.
— Вовсе нет.
— Но ты же сказала «черт»?
Больше они даже не смотрели друг на друга. Три рогатые коровы вышли перед ними на дорогу. Они медленно шагали к деревне, раскачивая боками и отгоняя хвостами надоедливых мух, при каждом неторопливом шаге их кожа то морщинилась, то натягивалась снова. Потом коровы свернули в сторону, и наступила полнейшая тишина.
Наконец бабушка прервала молчание:
— А я знаю одну песенку. — Она немного выждала и запела скрипучим голосом, сильно фальшивя:
Тру-ля-лей, тру-ля-лей,
Эй, беги сюда скорей,
Вот дерьмо коровье,
Кушай на здоровье.
Ешь его со смаком, Кака.
— Что ты сказала? — прошептала потрясенная София, не поверив своим ушам.
Бабушка пропела эту и в самом деле непристойную песенку еще раз. София вышла на обочину и зашагала к деревне.
— Папа никогда не говорит «кака», — бросила она через плечо. — Где ты только набралась таких слов?
— А вот этого я тебе не скажу, — ответила бабушка.
Тем временем они подошли к сеновалу, перелезли через ограду, миновали скотный двор, а когда вышли к магазину, София уже разучила песенку и вовсю распевала ее, точно так же фальшивя, как и бабушка.