– Ах ты, лукавый черт!
На крыльце, привлекая мух, стояла нетронутая миска с плотвой.
– Знаешь, – сказала София, – лучше бы Маппе вообще не родился. Или я бы не родилась. Так было бы намного лучше.
– Вы так и не разговариваете? – спросила бабушка.
– Я ему не сказала ни слова, – ответила София. – Что делать, не знаю. Даже если я прощу его, какая разница, ему все равно.
Бабушка не нашлась что ответить.
Маппе совсем одичал и почти не бывал в доме. Шерсть его приобрела привычный на острове серо-желтый оттенок – цвет гор или солнечных пятен на песке. Когда кот крался по прибрежному лугу, казалось, что это ветер колышет траву. Он мог часами караулить свою добычу в зарослях кустарника, на фоне заката иногда появлялся его неподвижный силуэт с навостренными ушами, который вдруг исчезал… и через секунду раздавался чей-то последний писк. Маппе продирался между ветвями низкорастущих елей, вымокший под дождем, с прилипшей к худому телу шерстью, и сладострастно вылизывал себя, когда выглядывало солнце. Он принадлежал только себе и был абсолютно счастлив. В жаркие дни Маппе катался по пологой горе, грыз время от времени какую-нибудь траву, а иногда его рвало собственной шерстью, о чем он, впрочем, быстро забывал, как это бывает у кошек. Что он еще делал – никто не знал.
Однажды в субботу к ним на чашечку кофе приехали Эвергорды. София спустилась на берег, чтобы посмотреть на их лодку. Лодка была большая, загруженная сумками, корзинами и всякой посудой, а в одной из корзин мяукал кот. София приподняла крышку, кот лизнул ей руку. Он был толстый, с белой шерстью и круглой мордой. София вынула его из корзины, и всю дорогу кот не переставая мурлыкал.
– A-а, ты нашла кота, – сказала Анна Эвергорд, увидев Софию. – Он очень милый, только вот мышей не ловит, поэтому мы решили отвезти его нашему инженеру.
София села на кровать, держа на руках тяжелого кота, тот умиротворенно мурлыкал. Он был мягкий, теплый и послушный.
Все уладилось очень легко, бутылка рома закрепила обмен. Маппе поймали, и он понял, что произошло, только когда лодка Эвергордов подплывала к деревне.
Нового кота звали Сванте. Он ел плотву и любил, когда его гладили. Сванте сразу же облюбовал себе детскую и каждую ночь спал в объятиях Софии, а по утрам выходил к утреннему кофе и досыпал на постели у печи. В солнечные дни Сванте катался по нагретой горе.
– Только не здесь! – кричала София. – Это место Маппе. – И она перетаскивала кота, который лизал ее в нос и послушно катался по траве на новом месте.
Лето было в самом разгаре, один за другим проходила вереница длинных лазурных дней. Каждую ночь Сванте спал, уткнувшись носом Софии в щеку.
– Странно, – сказала однажды София, – мне надоела хорошая погода.
– Вот как? – откликнулась бабушка. – Значит, ты похожа на своего деда, он тоже больше любил шторм.
София ушла прежде, чем бабушка ударилась в воспоминания.
И вот как-то ночью, сначала осторожно, а потом все набирая и набирая силу, подул ветер, а к утру по всему острову бушевал со зловещим свистом зюйд-вест.
– Просыпайся, – шепнула София. – Просыпайся, дорогой, шторм начался.
Сванте заурчал и вытянул во всю длину нагретые теплой постелью лапы. Простыня была в кошачьей шерсти.
– Вставай, – закричала София, – ведь на дворе шторм!
Но кот только перевернулся на свой толстый живот. И тогда София, неожиданно для себя, пришла в ярость, она распахнула дверь, выбросила кота на ветер и, увидев, как он прижал уши, закричала:
– Охоться! Делай что-нибудь! Ты же кот! – и, заплакав, забарабанила в дверь бабушкиной комнаты.
– Что случилось? – спросила бабушка.
– Я хочу, чтобы Маппе вернулся! – плакала София.
– Ты что, забыла, сколько с ним было мучений?
– Было ужасно, но все равно я люблю только Маппе, – сказала София твердо.
На следующий день Маппе был возвращен.
Грот
В глубине залива, на самом большом песчаном острове, растет невысокая ярко-зеленая трава. Ее корни плотно сплетаются друг с другом в крепкую сеть, которой не страшен никакой шторм, – прочнее ее нет ничего на свете. Огромные волны несутся к берегу, выскребая песчаное дно, а очутившись в бухте, пасуют перед травой, растекаясь на мелкие лужицы. Они могут размыть песок, но одолеть траву им не под силу, даже затопленная водой, она разрастается на новых пригорках и ложбинах. Выходя из моря, долго чувствуешь травяной ковер под ногами, в местах повыше растет фукус, а еще выше настоящие джунгли из зарослей спиреи, крапивы, вики и других растений, любящих соленую воду. Высокий и густой, этот лес быстро растет на почве, удобренной перегноем из водорослей и рыбы. Он изо всех сил тянется вверх по склону, пока ему не преграждают путь верба, ольха и рябина, их верхушки склоняются так низко, что, пробираясь по лесу, приходится отводить ветви в стороны, вытягивая руки, будто плывешь. А когда зацветают рябина и черемуха, в лесу резко пахнет кошками.