И это болезненное разрушение было долгим и трудным, а когда оно закончилось, когда всё разрушилось до конца, Маруся поняла, что вместе со Вселенной разрушилась и она сама, прежняя.
Рядом с ней кто-то тяжело дышал, как будто всхлипывал, и не сразу стало понятно, что дышит и всхлипывает она сама.
Гриша откуда-то издалека нашарил её руку, и они долго лежали, сцепившись вялыми пальцами и не говоря ни слова.
Потом Маруся что-то сказала, а он что-то ответил. И они опять замолчали.
Вдруг Маруся спохватилась:
– Ты что-то сказал?
Он поднял голову и посмотрел на неё:
– Ничего.
Птаха возилась под крышей, попискивала, и полоска неба в дверном проёме наливалась голубым утренним светом.
– А где луна? – спросила Маруся.
Гриша в сене пожал плечами. Луна его не интересовала.
– Была же луна, – не сдавалась Маруся, рассматривая утреннее небо.
Тогда он на коленях подполз к ней и обнял. Маруся моментально пристроилась так, чтобы чувствовать его всего как можно ближе.
– Ты как? – спросил Гриша.
– Как-то странно, – призналась Маруся. – Очень странно.
Гриша хотел спросить, не сделал ли он ей больно или ещё какую-то ерунду в этом же духе, но понял, что спрашивать не нужно, нельзя. И сказал:
– Маруська.
Единственно правильное, что он мог сказать!..
Она погладила его по груди и по шее.
Ей ещё предстоит… обжиться в собственном новом теле и в новой Вселенной и понять, куда делась луна, поговорить с собой и поговорить с ним.
На это уйдёт много времени, просто уйма времени! Пожалуй, вся жизнь.
Пожалуй, некогда теперь будет читать романы о том, как «у неё что-то задрожало внизу живота», потому что у Маруси там ничего не дрожало, всё было совсем по-другому, и ощущения свои придётся ещё сто раз повторить или тысячу раз повторить – хотя бы для того, чтобы осмыслить.
Маруся была думающей девушкой!..
Но самое главное!.. Вот же оно, а она чуть было его не упустила, это главное!.. Гриша остался с ней, её обожаемый Гриша, её единственный Гриша, тот самый, с которым они вместе прыгали на…
Господи, сколько можно вспоминать этого тигра Ваську!..
…с которым они вместе с самого детства, они же родились для того, чтоб быть вместе, и у них это получилось, они вместе именно так, как нужно для взрослой жизни, это и есть самое главное!
– Гриша, – прошептала Маруся, вдруг осознав счастье единения, – как я тебя люблю. Если бы ты знал!
– Если бы ты знала, как я тебя люблю. Ты меня чуть с ума не свела этим своим Антоном, а ещё потом ты решила меня бросить…
Но Маруся не хотела слушать никаких глупостей. Она хотела сказать ему, как его любит, – и не умела. Не знала слов, да и стеснялась.
– Ты поговоришь со мной? – спросила она. – Потом, не сейчас. Когда-нибудь?
– Я буду разговаривать с тобой всю жизнь, – пообещал Гриша серьёзно. – Даже если ты будешь говорить глупости про лунные реки.
– Я тоже буду с тобой разговаривать, даже если ты будешь говорить скучности про производную, которая рвётся на стенке.
– Неужели я и про производную тебе рассказывал? – удивился Гриша.
– Сто раз, – зевнула Маруся.
Ей жалко было спать, ей хотелось трогать и гладить его уже по-другому, не так, как в первый раз, но спать тоже очень хотелось, и, когда он потянул на них обоих перину, она прижалась к нему покрепче – куда уж крепче! – и заснула. Снилась ей весёлая производная, которая скакала по деревьям и потом почему-то раздваивалась, и они скакали уже парой, и луна с ямочками на щеках выглядывала из-за ёлки, и весь мир сужался до горячей Гришиной руки, которая лежала у неё на груди, от руки Марусе становилось жарко и щекотно, и проснулась она оттого, что где-то истошно закричали:
– Гриша! Гри-иша!..
Он подскочил и несколько секунд сидел, ничего не понимая. Маруся тоже подскочила. Сеновал был залит солнцем по самую двускатную крышу, птицы пели вовсю, близкий лес шелестел по-утреннему жизнерадостно, и небо голубело, настраиваясь на большую жару.
– Гриша! – надрывались где-то. – Гриша!
Как был, голый, он проворно подполз к двери.
– Что случилось?!
– Ма… Маруся пропала! Гриша, она опять пропала!
Маруся ахнула и тоже подползла.
Внизу, задрав голову к чердаку, стояла тётя Лида. И у неё было такое лицо, как будто надвигается всемирный потоп.
– Я не пропала, – пискнула Маруся из-за Гришиного плеча. – Я здесь.
– О господи, – сказала Лидия Витальевна внизу.