– На море дорого, – ответил Гриша не сразу. – Особенно в сезон. Там сейчас не протолкнуться.
– Почему никому не дорого, а мне всегда дорого?
Он вдруг засмеялся:
– Должно быть, потому, что ты мало зарабатываешь.
– А ты?! Ты много?
– И я мало, – согласился Гриша и взялся за пилу. – Но у меня всё гораздо проще. Я знаю, что не могу поехать на море, зато еду под Егорьевск, и мне отлично.
– А мне плохо, – пробормотала Маруся. Пила визжала, и он не мог её слышать.
Неожиданно, перекрывая шум пилы, что-то ахнуло неподалёку, громыхнуло, Марусе показалось даже, что молния сверкнула, хотя небо было высоким и чистым.
Лампочка над сараем взорвалась и погасла, по доскам что-то хлестнуло, как будто песком или мелкими камушками. Хлестнуло и осыпалось. Маруся в недоумении оглянулась, и тут бабахнуло ещё раз.
– Ложись! – закричал Гриша бешеным голосом, в один прыжок оказался рядом с ней и столкнул её с забора на землю. Она повалилась, ударилась боком и сразу заплакала – так стало больно.
– Тихо! – придавливая её к земле, приказал Гриша. – Тихо!..
Ничего не было видно и слышно, и Маруся едва могла дышать.
– Пусти меня, – всхлипывая, сказала она и попыталась его спихнуть. – Мне больно.
– Марина! – закричали от дома. – Гриша! Что случилось?! Где вы?!
– Мы здесь! – крикнул Гриша в ответ. – В дом идите! Дверь закройте!
– Что?!
Гриша вскочил, дёрнул Марусю за руку, поднял её и поволок. В темноте она натыкалась на доски и брёвна, потеряла шлёпанец и ушибла палец.
Внезапно сошедший с ума Гриша влетел на крыльцо террасы, затолкал в дом Марусю и тётю Лиду, моментально погасил везде свет и приказал:
– Сидите в доме. Обе! На улицу не выходите и свет не зажигайте!
– Да что случилось-то?
Он мельком оглянулся:
– Два выстрела. Из дробовика или из мелкашки. Он сейчас должен ружьё перезарядить. В дом идите!
Тётя ахнула, подхватила Марусю и захлопнула тяжёлую «зимнюю» дверь.
– Господи помилуй, – бормотала она, – Господи помилуй…
В доме было совсем темно и очень хорошо пахло – маринадом, смородиновым листом, чистотой и чем-то вкусным. Ужином пахло, спокойствием, августовским вечером.
И только тут Маруся вдруг перепугалась:
– Тётя, что это было?!
– Стрелял кто-то, – отрывисто сказала Лида. – Я с кухни услышала!
– В нас стрелял?!
Лида быстро погладила её по голове, как маленькую:
– По дому стреляет, – как будто это могло Марусю успокоить! – Должно быть, из леса.
– Ху… хулиганы?
– Да кто ж знает, девочка! Должно быть, хулиганы. Нормальный человек разве станет из темноты по окнам палить?!
Скрипнула дверь, слабо осветился проём, и в коридоре показался Гриша. Волосы у него на голове стояли дыбом, как у Незнайки.
– Больше пока не стреляет, – сказал он. – Лидия Витальевна, нужно двери запереть. И окна, наверное.
– Сейчас, Гриш.
– И свет не зажигайте!
– Марусь, он в тебя не попал? – спросил Гриша.
– Нет, – сказала Маруся. – Не знаю. Наверное, нет.
– Неужели Валерик?! – громко спросила тётя Лида из комнаты. – Вот ведь мозга нет – считай, калека!
– А у него дробовик есть?
– Да откуда я знаю, Гришенька, чего там у него есть! Но у нас сроду никто по окнам не стрелял!
– Участковому нужно звонить. Или идти к нему! Сам я не справлюсь, – сказал Гриша мрачно. Лица его Маруся не видела. – Я в темноте… ничего не вижу.
– Куда ты собрался в такую темноту?! – возопила тётя Лида. – Не пущу! Никого никуда не пущу!.. Ещё не хватает! А если у него не дробовик, а обрез?!
– Дробью стреляли, это точно.
– Да какая мне разница, чем стреляли! Двери запрём, утра дождёмся, а там уж пойдём хоть к участковому, хоть к министру обороны!..
И никто никуда не пошёл. До полночи сидели на кухне, свет не зажигали, только лунища лезла в окна, громадная, жёлтая, и от неё было почти светло. Лида положила им в миски гречневой каши и по хорошему куску мяса, они ели кашу с мясом и прислушивались. По деревне лаяли собаки, больше никаких звуков не доносилось.
Кое-как пристроились спать. Гришу Лидия Витальевна на сеновал не пустила, устроила в большой комнате на диване. Маруся была уверена, что ни за что не заснёт, но заснула тут же, едва натянула на себя одеяло.
Снились ей огромные мохнатые мотыльки, бившиеся в стену. Она отмахивалась, но их становилось всё больше и больше, а потом они начали гудеть утробными голосами всё громче и громче. Маруся закричала от страха и проснулась.
Солнце светило вовсю, было жарко, и она вся взмокла под одеялом, натянутым на голову.
Не было никаких мохнатых насекомых, за стеной дома гудели голоса.